Леон спрятал монету в карман и примостился в углу за небольшим столиком для обеда прислуги. Пока Мэри накладывала еду, юноша смог осмотреться на кухне. Десять женщин в возрасте от двадцати до шестидесяти лет работали в поте лица: двое чистили картошку к ужину, еще одна мыла ее в ледяной воде, отчего ее худые руки с выступающими венами стали почти белыми, а остальные готовили простые блюда. Ученикам пансиона не полагался богатый стол, чтобы не испортить молодых людей роскошью и сосредоточить на обучении, вместо этого они получали скудное, но полезное, по заверениям врачей, питание.
Кухня была сравнительно небольшой, но находившиеся здесь десять женщин настолько к этому привыкли, что не чувствовали стеснения. Они ловко обходили углы тумбочек и таскали тяжелые кастрюли, не задевая друг друга. Но и прохлада на кухне не была помехой для работниц. Когда становилось невмоготу, они растапливали дровяную печь и собирались скопом, чтобы погреть около нее руки, а потом снова принимались за работу. Эти женщины так упорно трудились, что щеки их покрывались румянцем, а по вискам скатывались капли пота.
Леон наблюдал за ними с увлеченным видом. Его никогда не учили готовить, для таких занятий он был юн в то время, да и дворянское происхождение не позволяло, не говоря уже о том, что он мужчина. Кухарка бы оскорбилась, если бы молодой господин заявил о подобных намерениях, сочтя это упреком в адрес своей готовки.
Самаэлис так увлекся разглядыванием женщин, что не заметил, как Мэри поставила перед ним тарелку с двумя печеными картофелинами со сливочным маслом и зеленью.
Ешь, пока не остыло, подмигнула она. Не беспокойся. Наедайся до отвала. Если захочешь еще, то только попроси подам с пылу с жару. Из меня эта грымза и слова не вытянет, пусть хоть желчью подавится!
Она дала клятву мизинцем и вернулась к своим делам. Мэри поражала своим бесстрашием. Она была из тех женщин, что и грудь прикроют, и спину не откроют, так еще и смело плюнут на ботинки врагу. К сожалению, был у нее один недостаток ее излишняя заботливость. Своих детей Мэри вырастила уже двоих, но материнское самозабвение так и не ослабло: она все грезила о воспитании еще одного ребенка, и так как третьего понести не могла, то окутала своими сетями Леона, которого знала с первых походов под
стол.
Уплетая ранний ужин, Леон не планировал подслушивать разговор, но визгливые возгласы Мэри было сложно не услышать, да и тема оказалась интригующей. Размахивая руками, словно напуганная куропатка, кухарка выдала:
Вчера посчастливилось мне нести чай в кабинет мадам, и я застала ее за чтением какого-то письма. А конверт-то с печатью семьи Аверлин оказался, стало быть, от самой леди Констанции. Я и не думала там задерживаться, но мадам услышала шум и поспешила спуститься, а я что? Ну, меня интерес обуял. Я взяла да заглянула одним глазком. Женщина я малоученая, но читать умею. Так вот, в письме леди Аверлин сообщала, что собирается вскоре посетить пансион да устроить смотрины для учеников в середине осени. Стало быть, хочет явить их обществу да сосватать племяшку свою одному из этих белобрюхих богачей! Возраст-то уже позволяет.
Всюду ты нос засунешь, Мэри, усмехнулась миссис Биккель. Сплетен мало по пансиону ходит, что ли?
Так а чем еще развлекать душу, как не сплетнями? отмахнулась вторая кухарка. Да и какие же это сплетни, если я чистую правду говорю, своими глазами видела. Может, и нашего львенка на том балу судьба найдет
Так кто ж ему позволит? хмыкнула одна из кухарок. Туда только дети богатеньких птиц приглашены, а нашего мальчишку туда даже подавать шампанское не пустят.
Леон не стал дослушивать их разговор, поблагодарил за еду и сбежал так быстро, как смог, пока они не начали сватать ему всех хорошеньких девиц в пансионе. Оставалось надеяться только на то, что старик Лойд менее склонен к задушевным разговорам.
Леон как раз подметал брусчатые дорожки, когда услышал звуки выходящих на прогулку воспитанников. Это означало только одно ровно в шесть часов вечера наступало свободное время, которое каждый мог провести как пожелает. В это время ученики выполняли домашние задания, читали книги в библиотеке или отправлялись на прогулки и дополнительные занятия по верховой езде и фехтованию. Последнее Леон когда-то и сам обожал, особенно когда его соперником был Вик. И хотя Леон ни разу не выиграл в спарринге с Викери, он все равно вспоминал те времена с теплотой.
Пробудив в памяти имя лучшего друга, Леон с упованием взглянул на открытую тренировочную площадку. Там, под прохладой ветра и светом вечернего солнца, двигались в боевом танце юноши в черно-белых костюмах. С достоинством и грацией они уворачивались от выпадов друг друга и не давали тонкому острию рапиры себя коснуться. Зрелище очаровывало взгляд.
Защитные шлемы закрывали лица фехтовальщиков, но по одной лишь манере Леон узнал Викери. Его шаги были легкими и быстрыми, словно парящими, а врожденная пластика позволяла уворачиваться от уколов под самими неожиданными углами. Да, стиль был не классическим, скорее выдуманным им самим, но делал его одним из сложнейших противников в дружеском спарринге. И все же, даже будучи непобежденным, он оставался любимцем других мальчишек.