Колись, парень, ты ведь неспроста опять забрался в музей ВанАдлера? Нашел что-нибудь?
Заинтригованный Шеффер облокотился на сиденье и расстегнул пальто. Судя по натяжению ткани, молодой инспектор набрал в весе, и это причиняло ему дискомфорт, но денег на перешивку служебной одежды не было. Он так часто стал расстегивать пальто, что верхние пуговицы начали затираться, теряя былой блеск.
Ничего существенного, умолчал Леон.
Шеффер был на редкость добропорядочным полицейским, но жизнь воспитала в Леоне недоверие к людям. Уж слишком часто его предавали за пару шиллингов . Многие считали его дураком, а его идеи глупостью, ведь юноша не смог достойно выучиться, прежде чем упал в яму бедности; его называли ничтожеством и вестником несчастий, рожденным под теплой звездой, но отвергнутым небом, благословленным Богом, но поцелованным дьяволом и еще много чего другого, на что могла быть способна человеческая жестокость.
Видя, что Леон не проявляет никакого интереса к разговору, инспектор устало вздохнул.
Зря ты скалишься,
я ведь помочь желаю. Я обещал твоим родителям
Вокруг меня слишком много людей, которые «заботятся» из-за нелепых обещаний, раздраженно перебил Леон, наконец повернув голову к инспектору. Но лишь один действительно помог тогда, когда я в этом нуждался. А что сделали вы, Шеффер? Если хотите заботиться о проблемном ребенке, то на улицах Лондона сотни тех, кому это нужнее, чем мне.
На это инспектору было ответить нечего. Он расстроенно замолчал и уставился в окно. Серые улицы Лондона ночами выглядели еще более мрачно и навевали апатию. Вот и он, погрузившись в гнетущие мысли, рассматривал быстро сменяющиеся за окном дома из обшарпанного кирпича и желтой штукатурки.
Молчание повисло в экипаже тяжелым туманом. Леон понимал, что порой был резок в выражениях; общение с простыми работягами превратило его речь в сборник грубостей и злобных насмешек, сделало его совсем не похожим на выходца из ученой семьи, и все же он старался контролировать свою язвительность. Осознавая, что его упрек прозвучал весьма болезненно для ранимого Шеффера, Леон снова открыл рот:
Шеффер, вы ведь
Инспектор Шеффер, попрошу, поправил мужчина.
Инспектор Шеффер, с натяжкой в голосе исправился Леон, у меня и в мыслях не было вас оскорбить. Я хочу сказать, что нахожу этот разговор довольно личным для себя, и был бы признателен, если бы вы прекратили настаивать. Все, что я мог сообщить, я уже рассказал, а теперь, если вы не возражаете, я уединюсь в собственных мыслях, чтобы прекратить эту бессмысленную беседу раз и навсегда.
Услышав такую почтительную речь из уст парня-оборванца, Шеффер удивленно присвистнул.
Будь по-твоему, смиренно поднял руки инспектор. Я сообщу тебе, когда мы будем на месте.
Теперь, когда Шеффер наконец оставил его в покое, у Леона появилось немного времени, чтобы скрытно за ним понаблюдать. Внешне он был весьма солиден и хорошо сложен, высок около шести футов , но из-за добродушного взгляда круглых глаз казался наивнее оленя, выпущенного прямо перед охотой. Особое очарование ему придавали каштаново-рыжие кудри, выглядывающие из-под шляпы. Была у Шеффера и плохая привычка: когда он нервничал, то неосознанно прикусывал кожу на костяшке указательного пальца, о чем свидетельствовал старый маленький шрам. Видимо, эта привычка осталась у него с детства. Впрочем, инспектор всегда пытался ее контролировать, чтобы не выставить себя в дурном свете.
Кэб остановился у обочины, и инспектор взглянул на часы. Леон лишь мельком подметил на них время, прежде чем тот захлопнул крышку и спрятал в нагрудном кармане. Двенадцать ночи если он явится в такое время в пансион, то немедленно получит нагоняй. А мадам Тулле, стало быть, уже уведомлена.
И Леон не ошибся: когда он выпрыгнул из кэба, у ворот его ждала высокая худая женщина. Судя по платью, в котором мадам была с самого утра, спать она не ложилась, но после полученного уведомления упорно ждала появления инспектора и, как только услышала шум колес, вышла к воротам, накинув лишь вязаный платок на плечи. Ее суровый вид не внушал ничего хорошего, Леон предчувствовал, как сильно его отходят палкой по хребту и рукам за такую выходку.
Доброй ночи, господин инспектор, любезно поприветствовала она с легким французским акцентом. Ее холодный взгляд метнулся к Леону, а потом снова вернулся к Шефферу: Мне, право, неловко, но примите мои извинения. Обычно наши воспитанники чтят закон.
Я никогда в этом не сомневался, мадам. Леон сложный ребенок, он все еще тяжело переживает утрату родителей, и я попрошу вас не быть слишком строгой к нему, когда будете наказывать. Во время нашей поездки мне удалось провести с ним беседу, и будем надеяться, что он прислушается к моим словам.
Леон удивленно вскинул брови. За всю их поездку Шеффер ни разу не попытался заговорить о безнравственности его поступка, стало быть, понимал, что слова не возымеют эффекта, но все равно сказал управляющей, что беседа состоялась.