Я суров, повторил отец, успокаиваясь. Я суров, но это я.
Он всегда так говорил после увещеваний.
Сейчас, много лет спустя, когда все рухнуло и восстало вновь, и кто-то умер, а кто-то нет, я понимаю, что отец был прав. Я, Юрюн Уолан, Белый Юноша, названный в честь своего дяди Юрюна Ар-тойона, Белого Владыки, уже давно не юноша, а если и белый, то речь идет о цвете волос. Что знал я про Кузню? Про кузнеца Кытая? Ну, железный дом на ледяном кургане. Наковальня размером с быка, горн с кобылу. Черен молота старая коновязь. Молот гремит, клещи визжат, напильник скрежещет. А что? Все так говорили. Никто не видел, но болтали наперебой. Мюльдюн видел, но молчал. Папа не видел и тоже молчал. Обычай требовал, чтобы такие, как я боотуры по рождению, не по воспитанию ехали в Кузню, не догадываясь, что их ждет, кто их ждет. Значит, Сиэр-тойон Закон-Владыка, Обычай-Батюшка вел себя по отношению к сыну не только сурово, мучая мальчишку неизвестностью, но и справедливо.
Выясни я, что меня ждет на самом деле, и отец, пожалуй, запретил бы мне эту поездку. Мои слишком любопытные сверстники, удовлетворив свое любопытство заранее, не возвращались из Кузни домой. А что? Молот гремит, клещи визжат, напильник скрежещет.
Обычное дело.
5. Солнечная Нуралдин-хотун
На кухне мамы нет. Это пустяки, она меня всегда слышит где бы ни была, хоть за восемь комнат. Сейчас придет. Я, если что, и сам все найду, но лучше спросить. Сын своего отца, я должен вести себя правильно. Все должны вести себя правильно. Тогда в мире все будет хорошо и радостно, как у нас в улусе. Вот адьяраи они злые, глупые. Они законы нарушают, оттого и беды кругом. И у них, и вообще. У нас в улусе адьяраев нет, потому и бед никаких нет. В смысле, настоящих бед, больших. О них дедушка Сэркен поет: война, набег, буря-ураган.
Мы живем на юге Седьмого Неба. Здесь все слушаются моего отца. Поэтому у нас всё хорошо. Ну, по крайней мере, сколько я себя помню.
От очага-камелька шел ощутимый жар. На железной заслонке мигали разноцветные огоньки. За ней булькало, щелкало, шипело. Вкусно пахло вареным мясом. У меня забурчало в животе: оказывается, я тоже проголодался. На полках ровными рядами выстроились кубки, плошки, серебряные горшки и мисы. Еще два бокастых котелка-самовара. Один, правда, поломался, больше не варит. А второй ничего, работает.
Везде чистота и порядок: моя мама самая лучшая хозяйка на Небесах! И вообще, на всей
Осьмикрайней. Я, правда, кроме наших Небес, нигде не бывал, но иначе и быть не может! Ага, вот и сливки. А что у нас здесь?..
Мама не вошла вплыла в кухню, как уточка по водной глади. Ох, она и ходит залюбуешься! Спокойная, добрая, никогда никуда не торопится и всегда всё успевает. Тихая, светлая радость; солнечная Нуралдин-хотун.
Мам, я
Я слышала, Юрюнчик. Ты растешь, тебе нужно хорошо питаться. Я рада, что ты сам это понимаешь.
Ничего я не понимаю. Но зачем спорить с мамой? Может, я и правда понимаю только не головой, а желудком.
Да, мам. И Кустур тоже растет.
Как раз горяченькое поспело.
Кустуру тоже надо!
Садись за стол.
Про Кустура мама слышала она все отлично слышит. Просто не обратила внимания. Нет, вы не подумайте, ей еды не жалко. Для мамы главное наша семья. Чтобы мы были сыты и ни в чем не нуждались. Чтобы у нас у папы, у меня с Мюльдюном, у маленькой Айталын Куо всё хорошо было. А то, что нас напрямую не касается, для нее значения не имеет. Оно словно мимо по реке проплывает. Глянула краем глаза плывет, к примеру, коряга; отвернулась и забыла. Зато ты и подумать не успеешь о новых сапогах хлоп, а они уже тут как тут: на волчьем меху, на двойной подошве, и точно по ноге.
Ну, вы уже поняли, какая у меня мама.
Спасибо, мам! Я тебя люблю!
Мама и раньше-то светилась, а сейчас прямо расцвела. От ее улыбки сделалось тепло-тепло, и уголки рта сами к ушам поползли: улыбнуться в ответ.
Я все съем! И горячее, и сливки У тебя есть сливки?
Сливки я уже нашел. Но лишний раз спросить маме приятно будет.
Конечно, Юрюнчик. Кушай на здоровье. Сейчас на стол поставлю.
Да, мам! Только на сандалы На стол не надо, хорошо?
У нас, в смысле, у айыы, некоторые вещи иначе называют, чем в улусе. Сандалы у нас стол, орон ложе или кровать; чомпо палица, а еще колотушка Я иногда путаюсь: то так скажу, то эдак. Случается, оба слова вместе вылетают. Приятели удивлялись. Чагыл смеяться пробовал, но ему по шее и без меня дали. Ничего, привыкли.
Почему не надо на стол, Юрюнчик?
Меня Кустур во дворе ждет. Нам на двоих, мам.
Я Элляя кликну, он на двор вынесет. А ты за стол садись.
Элляй это наш слуга. Один из восьми.
Не надо Элляя! Я сам отнесу.
Зачем?
Я тоже во дворе буду. Ты говорила: на свежем воздухе полезней!
Всё-то ты помнишь, умилилась мама. Ладно, поешь во дворе. Сливки бери, и кэйгэс печеный, и вот еще с пылу с жару.
Внутри камелька звонко щелкнуло. Огоньки на заслонке погасли. Остался один, зеленый светлячок. Теплился, извещал: мясо готово. Заслонка поднялась, наружу выехал котел из легкого серебра. От него шел такой аромат, что я чуть слюной не захлебнулся. Да уж, мама мастерица стряпать! Правда, когда на живом костре мясо варишь, в котле, или на углях запекаешь оно тоже вкусно выходит. По-другому; и веселее, на костре-то.