Мамунь?
Катерина с трудом сдержала горестный стон. На пороге комнаты нарисовались младшенькие: трехлетняя Наталка и пятилетний Кирилл. Оба сонные, квелые, протирающие кулачками глаза.
Мамунь, ты в ес? спросила Наталка.
В ес, в ес, машинально откликнулась Катерина, проклиная себя.
Меня возьми, ты обещала, робко напомнил Кирилл.
А я быстренько. В другой раз надолго пойду, тебя и возьму.
Смотри, я запомню.
Наталка подошла, подергала за рукав и протянула на раскрытой ладони осколок коричневого бутылочного стекла.
Оно волсебное, мам. Я его на помойке насла. Если заблудисься в есу, посмотри через него и домой дорогу найдес.
Спасибо, дочка, спасибо. Катерина сгребла в охапку всех четверых, резко отстранилась и вышла за дверь. В сенях привалилась к стене. Рюкзак налился свинцом, ноги ослабли. Соберись, тряпка.
Хотела выбросить осколок, но передумала, сунув в карман. Глубоко задышала, прогоняя мутную пелену, и вышла во двор. Навстречу, звякнув цепью, выскочил здоровенный дымчатый кобель приблудной породы. Аленка, добрая душа, притащила в позапрошлом году найденного в сугробе умирающего щенка. Катерина хотела утопить, все равно не жилец, но дети встали за скотинку горой. Щенок не умер, а уже на следующий день бодро хромал по избе и нассал Катерине под валенки. В доме завелся очередной живоглот. Назвали Волчком.
Пес, не приученный пустолаять, ткнулся холодным мокрым носом в ладонь.
Ну привет, привет. Катерина погладила лобастую голову.
Волчок хватанул хвостом по бокам и запрыгал из стороны в сторону.
Дома сиди, гулять не идем. Катерина потрепала зверя по холке и выскользнула в калитку. Пес тихонечко заскулил.
Тушинская спала. От некогда большой деревни осталось полтора десятка дворов. Молодежь разъехалась, старики доживали свой век. Колхоз загнулся в девяносто втором, от телятника остались развалины, густо заросшие пронырливой лебедой. Сколько таких деревень исчезло на Новгородчине и по всей Руси на переломе тысячелетий? Никто не считал. Тушинская выжила, потому что рядом сплел паутину зловещий и таинственный Лес. Лес-обманщик, Лес-искуситель, Лес-обольститель, полный мертвецов, призраков и разбитых надежд. Веками люди уходили в черные чащи, уплачивая кровавую цену. Лес, затерявшийся среди смрадных болот со времен потопа и Ноя, умел быть щедрым, порой отдавая накопленное за тысячи лет: золото и серебро, драгоценные камни и ажурную скань. Старое, позеленелое, проклятое. И было неважно, откуда это в Лесу, ведь кроме ценностей Лес менял и судьбу исцелял болезни, возвращал зрение, будил скрытый в человеке талант, посылал невиданную удачу в делах. У Леса ничего не надо было просить, он сам решал, что тебе дать. Дурацкая и опасная игра, ведь с одинаковой вероятностью Лес дарил мучительную лютую смерть.
На соседском заборе сидела кошка-трехцветка, посматривая желтыми глазищами словно на идиотку.
А я идиотка и есть, с вызовом сказала Катерина кошке, проходя мимо. Она самая! Долбаная Лара, мать ее, Крофт!
Брошенные избы провожали мрачными взглядами выбитых окон, осколки стекла ловили первые лучи восходящего солнца. У крайнего к Лесу дома, скособоченного и вросшего в землю, оперся на калитку дядька Николай,
пыхтя неизменной беломориной как паровоз. Всегда в одной позе, сгорбившись и наклонившись вперед, уставя выцветшие глаза вроде бы в никуда, но всегда на тебя. Никто не знал, сколько Николаю лет, на Катерининой памяти он никогда не менялся: всегда старый, морщинистый, с потемневшей от загара кожей и седой неопрятной щетиной. Отец, пока был живой, с Николаем здоровался уважительно и вел долгие беседы обо всех делах в мире большом и мире малом. Когда-то давно Николай был проводником из первейших и знал о Лесе больше, чем кто бы то ни было. Катерина в детстве боялась его до дрожи в коленках. С тех пор мало что изменилось.
Собралась? насмешливо спросил Николай.
Собралась, вздохнула Катерина, приваливаясь на палисадник.
Зря.
Может, и зря.
Этот мудозвон, который за главного у них, и раньше в Лесу бывал.
Откуда знаешь? не поверила Катерина.
Знаю и все. Как собака чую всякую гниль. Был он в Лесу и живой остался, а теперь снова пришел и людишек привел. Пускай они Лесу достанутся. Нажрется и поутихнет, как в семьдесят первом, когда три десятка разом схарчил. Месяц в Лес как на прогулку ходили. Если кто и гиб, то по собственной дурости. Васька Хромый аж по краю Чертовой топи прошел, мешок червонцев царских насобирал. А после войны с Гитлером траханым Лес и вовсе на год в спячку ушел, бои тут страшные были, напузырился кровью до самых краев.
Нельзя так, без всякой уверенности мотнула головой Катерина.
Тогда иди, раз нельзя, согласился дядька Николай. Только неспокойно нынче в Лесу.
А иначе бывало когда?
Мертвые ночью всякое шепчут, душу имают, обронил в пустоту Николай. Что-то надвигается, а что не знает никто. Вдруг тебе Лес и скажет. Вдруг затем и идешь? Ни пуха тебе, ни пера, Катерина Петровна.
К черту. Катерина с трудом оторвалась от заборчика. Слова Николая казались насмешкой. Лес скажет Чтобы говорить с Лесом, нужен особый талант. Отец разговаривал с Лесом, но дочери дара не передал.