Иван Белов Голос мертвого леса
В доме царила зыбкая полутьма, пахнущая сыростью и подгнившей древесной трухой. Беленой глыбой высилась нетопленая печь, плыл во мраке круглый, с витыми ножками, стол. На кухне уютно тикали ходики. Тик-так, тик-так, торопись, Катерина, а то будет
Кровать скрипнула провисшей панцирной сеткой, и Катерина затаилась, ловя мерное дыхание спящих детей. Господи, лишь бы не разбудить, проблем будет огогошечки-ой. Вроде тихо.
Катерина осторожно выскользнула на кухню. За печкой, в закутке у рукомойника, стянула ночную рубашку и осталась нагой. В мутном зеркале отразилось усталое лицо женщины, порядком растерявшей молодость и красоту. Нет, ну мужики еще, конечно, клюют, но разве это комплимент в деревне с пятью старыми бабками? Катерина сняла с полки литровую банку, открутила крышку и сморщилась. В нос ударил запах дегтя, сажи, болотной тины, плесневелых грибов и сосновой смолы. Снадобье, отбивающее людской дух и ароматы человеческого жилья. Так проще всего остаться в Лесу незамеченным и не выдать себя. Катерина принялась втирать вонючую, густую мазь от плеча до кончиков пальцев, в шею, опускаясь ниже, массируя тяжелые, отвисшие груди и плоский, начинающий зарастать валиками жира живот. Руки скользнули по внутренним сторонам бедер и ягодицам, оставляя на коже противную липкую пелену.
Она подождала, пока мазь немного подсохнет, и бесшумно оделась: нижнее белье, рубашка, вязаный свитер, камуфляжный костюм, носки, сапоги. Убрала волосы под платок. Вещи разношенные, чистые, приятные телу: хлопок, кожа и шерсть. Никакой новомодной синтетики. Лес ненавидит ненатуральное, если ему перечить, выйдет дороже себе. Затянула и проверила пояс: охотничий нож, доставшийся от отца, зеркальце в отдельном кармашке и две склянки, одна с вонючей мазью, вторая со смесью перца и соли. В латаный-перелатаный рюкзак сложила запасное белье, носки, тонкое одеяло, хлеб, сало в тряпице, консервы и сахар. Еды принято брать на три дня, а почему не знает никто, даже самые древние старики, ведь неизвестно, когда из Лесу выйдешь: может, через неделю, может, через месяц, а может, и вовсе не выйдешь, подвесишь на ветках кровавые потроха. В передний карман рюкзака сунула топор, сбоку подвязала четырехзубую кошку с десятью метрами бечевы, накинула брезентовый дождевик и опустилась на шаткий табурет, присесть на дорожку. Сборы в Лес ритуал последовательный и отработанный, у каждого свой. Отец Катеринин перед уходом преклонял колено и детей целовал от младшего к старшему, она до сих пор, спустя столько лет, помнила колючую, желтую от табака щетку отцовских усов. Помнила добрые, с хитрым прищуром глаза. Глаза обещали я вернусь. Но однажды соврали, и отец навеки сгинул в Лесу.
Катерина выбила пальцами нервную дробь по крышке кухонного стола. Она смотрела в комнату на спящих детей. Может, не надо, а? Забыть к чертовой матери, плюнуть на незнакомых людей, взять самогонки, залить совесть и жуткие мысли, а там, глядишь, минует три дня, и не надо никуда будет идти. Лес сам отдаст, если захочет, живых или мертвых, здоровых и искалеченных, просветленных и обезумевших, кому какой выпадет фарт.
Катерина встала, забросив за спину плоский рюкзак. Приоткрыла дверь и по наитию обернулась. Смылась по-тихому? Старшие, Аленка с Мишкой, стояли за спиной, нахмуренные и злые.
Куда намылилась? Аленка уперла руки в бока, худенькая, остроглазая, очень сердитая.
Да к Клавке, за молоком, брякнула Катерина, невольно залюбовавшись дочерью. Совсем взрослая, четырнадцать лет, что случись, будет на кого оставить детей Ну вот откуда мысли такие паскудные лезут?
Не стыдно врать-то? насупился Мишка, коренастый, загорелый, на год младше сестры.
А кто врет? Катерина отступала к порогу.
Мам!
Надо так, Катерина посуровела. Дело решенное.
Ты обещала! вспыхнула Аленка.
Люди там.
Сами виноваты, говорили им не ходить!
загорячился Мишка.
Нельзя так. Себя не прощу, Катерина виновато улыбнулась. Я быстренько, туда и сюда.
А я предупреждала! Алена толкнула брата локтем.
Да любой дурак знал! огрызнулся он.
Караулить договаривались? Договаривались. А кто под утро заснул, а, ворона?
Кто ворона?
Ну не я же.
Дело катилось к ругани и потасовке, а будить еще и младших Катерине не хотелось. Расплачутся, повиснут на шее, им чужое горе не объяснишь.
Ну все, караульщики хреновы, пресекла она свару. Поймали разнесчастную мать, гордитесь собой, молодцы. Сопли подобрали и марш по кроваткам, в печке картошка и щи, лавка приедет хлеба докупите, чай не совсем дураков родила, деньги знаете где. Малым скажете в город уехала. Провожать не надо, покойников на кладбище провожают, как
как дедушка Митяй говорил, хором закончили дети. Еще одна часть ритуала, заведенного многие лета назад.
Катерина раскрыла объятия, Мишка с Аленкой прильнули.
Мам, ты подумай начала дочь, полосуя мокрыми глазами сердце в мелкие лоскуты.
Все, я сказала. Аленка за главную.
А чего она? взвился Мишка.
Я так решила. И по старшинству. Рождался бы первый, кто тебе не давал?
Я бабу малолетнюю слушать не буду. Мишка надулся. Аленка украдкой показала брату язык.