...В то утро Павел был у Ярослава, заместителя командира полка по политической части, но тот ничего ему не сказал. А ведь Павел ходил к нему с единственной целью попросить какое-нибудь новое назначение. Он уже был сыт по горло скукой, царившей в комендатуре. Ярослав попытался его развеселить, но, убедившись, что шутки не помогают, отвел его к себе в кабинет.
Надоело, говоришь? спросил Ярослав.
Да нет! Просто мы работаем на холостых оборотах, ответил Павел, не сводя взгляда с поседевших волос Ярослава. «Наверное, и я поседею к тридцати годам», подумал он.
А Христо как?
Так же! Рассказываем друг другу всякие небылицы.
Осмотритесь, познакомьтесь с солдатами. Займите, так сказать, круговую оборону. Разве ты не замечаешь, какой вой подняли наши враги?
Ярослав выпил воды прямо из графина. Его мучила жажда. Павел знал, что это из-за болезни, но не решался спросить, что же именно сказали врачи.
Вижу и слышу! Но мы же сами предоставили им эту возможность лаять.
Да, политика дело сложное, браток...
Это не моего ума дело, упорствовал Павел. Я хочу, чтобы вы дали мне настоящую работу, а не заставляли проверять, кто и под каким углом надел Фуражку. Лучше бы пойти в полк, во взвод, чем...
Не спеши! улыбнулся Ярослав, и сразу же на его лице обозначилось несколько глубоких морщин, резко проступили скулы и как-то даже ввалились посиневшие виски. Павел заметил это и только теперь понял, до чего же похудел Ярослав. Ну-ка, помоги мне! Ярослав поднял руки, и Павел снял с него куртку. Под рубашкой белели бинты. Вроде бы самая обыкновенная рана, а никак не зарубцуется...
А что говорят врачи? спросил Павел.
Экспериментируют!
Посыпать бы ее толченым грибом-дождевиком! Помню, как-то батя случайно топором поранил правую ногу, и только этот гриб...
Рана начала гноиться. В чем дело, не понимаю. Ярослав попытался выдавить из себя улыбку. Радуйся тому, что ты здоров!
Ну ничего, выздоровеешь и ты! ответил Павел.
Разумеется, все пройдет. Только зло берет, что все так глупо получилось. Если бы это произошло в трудные годы борьбы с фашизмом, а то просто на шумном собрании. И до чего же плохой стрелок попался! Решил сражаться против новой власти, а у самого рука дрожит... Да стягивай ты крепче! рассердился Ярослав.
Видишь, бинт-то старый! задыхаясь от волнения, сказал Павел, разглядывая его худое тело и резко выступающие плечевые кости.
Выдержит! проговорил Ярослав.
И мы должны выдержать! Я рассчитываю на тебя...
«И еще эта Жасмина... Такое вытворяет... Разыгрывает комедии. Мы царя свергли, а она, видите ли, не может отказаться от какой-то безделицы... Ярослав тоже хорош. Неужели так и будет все время уступать? Тоже мне христианин нашелся. Меня поучает, проповеди читает, а сам...» Стоя у окна, Павел рассматривал людей, снующих по центральной улице, и не чувствовал, что его босые ноги окоченели. Вспомнив вдруг о чем-то, он подтянул ремень, надел фуражку и посмотрел на себя в осколок зеркала, приделанного с помощью нескольких гвоздей к наличнику окна. «Дон Кихот из Ламанчи!» подумал он, глядя на свое отражение. Затем, все так же босиком, встал по стойке «смирно» и подмигнул себе.
Телефонный звонок зазвенел неожиданно. Аппарат был какой-то особенный четырехугольная коробка. Говорили, что это полевой телефон. Такой аппарат связистам легче переносить с места на место. Сейчас он трезвонил так, словно начался пожар. Павлу поставили специальный телефон как сказали, прямой провод, и теперь он мог звонить куда угодно.
Павел снял трубку. Чей-то голос на другом конце провода звучал так громко, что казалось, мембрана не выдержит.
Алло, это комендатура? Алло, алло! Военная комендатура?
Да! ответил Павел. Не кричите так, а то у меня лопнут барабанные перепонки. Кто говорит? Что? Сбежали? Их трое? Алло, алло! На вокзал? Всех подряд? Слушаюсь!
Ему хотелось расспросить еще кое о чем, но голос в трубке смолк. Сбежали три солдата. Среди бела дня. Да, только этого еще не хватало...
Он быстро натянул сапоги, выскочил в коридор и крикнул:
Стройся! Взять оружие, боевые патроны! Слышите? Боевые патроны...
Эй, что на тебя нашло? спросил Христо, ничего не понимая.
Взять автоматы, патроны и за мной! Быстрее! крикнул Павел в открытую дверь спального помещения и побежал вниз по деревянной лестнице.
Бульдог Стефки Делиевой залаял за окном столовой. Во дворе было совсем темно.
Полковник Велев сошел у ворот своего дома и подождал, пока фаэтон свернет с центральной улицы. Ему понадобилось какое-то мгновение, чтобы перевести дух, подумать, принять решение. Полковнику не хотелось заходить в собственный дом, казавшийся ему мертвым, неприветливым. Когда умолк цокот копыт, улица и вовсе притихла. Полковник плохо переносил одиночество. Десять дней назад Жасмина ушла навсегда, а Венцемир переехал жить в казарму. С тех пор что-то надломилось в душе полковника, она словно опустела. Он все искал спокойный уголок и никак не находил его. И каждый новый день оказывался еще более тяжелым, чем предыдущий.
Когда начальник штаба батальона подал ему рапорт Венцемира с просьбой о переводе в другой полк, Велев внезапно ощутил полное спокойствие. Взглянув на исписанный лист, он узнал почерк сына, почерк, над которым он бился столько лет, чтобы сделать его поистине индивидуальным и неповторимым. И ему это удалось.