У вас здесь что, водятся людоеды?
Жан-Люк макает кусочек картошки в смесь кетчупа и сирачи .
Мишель Фурнире. Разве не слышали? Зверствовал в конце восьмидесятых.
Спасибо, что предупредили. А то вы что-то подозрительно обаятельны.
Жан-Люк трогательно краснеет и тщательно пережевывает.
Знаете, Шейна, я хочу вам кое-что показать. Надеюсь, вам понравится. Не с целью вас обаять, клянусь.
Уголки его рта слегка приподнимаются в застенчивой улыбке. Он смотрит из-под густых темных ресниц, оценивая реакцию на предложение.
Мне надо отлучиться.
Я соскальзываю со стула и, чувствуя спиной его взгляд, иду к узкому коридору с надписью «Toilettes» . Стены туалета украшены фотографиями знаменитостей с автографами, остальное пространство расписано поклонниками и посетителями. Ничего божественного. Хотя на данном этапе я уже готова счесть таковым лицо Будды, проступающее на подгоревшем в тостере хлебе.
Все в порядке? спрашивает Жан-Люк, когда я возвращаюсь. Вы очень бледны.
Просто устала. Физически и морально. Я остаюсь стоять рядом со столиком. Пойдемте?
Восторг, который я испытала, обнаружив пост Анжелы в блоге, ее записку ко мне «Божественное расследование», улетучился.
Радость от того, что я поняла, что эти цифры были широтой и долготой, рассеялась, как дым от сигареты подростка.
Еще минуту, Жан-Люк жестом приглашает меня сесть, достает из рюкзака стопку бумаг и кладет ее на ламинированную столешницу передо мной.
Это вам.
Он пододвигает бумаги ко мне жестом Джеймса Бонда. На верхнем листе значится: «Управление Организации Объединенных Наций, Совет Безопасности».
Что это такое?
Вчера вечером, после того как мы расстались, я сам немного поискал.
Жан-Люк похлопывает по сиденью рядом с собой, закидывая ногу за ногу, давая понять, что это не флирт. На его сотовом телефоне открыт сайт Les Archives de Paris! . В разделе за 2015 год значится имя Анжелы и название ее работы в Сорбонне, на английском языке.
Ух ты, выдыхаю я. Ничего себе! И что, все выпускные работы публикуются в интернете?
Жан-Люк качает головой.
Конечно нет. На кафедре выбрали парочку, чтобы продемонстрировать свои достижения. Чтобы иметь доступ к архивам, нужно быть студентом Сорбонны или получить разрешение на уровне посольства. Здесь, он постукивает по папке указательным пальцем, распечатки всех ее работ.
Новая надежда разгорается в груди. Бумаги, кажется, пылают в руках.
Спасибо! Без вас я бы никогда этого не нашла.
Всегда пожалуйста, отмахивается он.
Я качаю головой и возвращаюсь к экрану телефона.
Интересно, почему Анжела посвятила свою работу бездомным?
Жан-Люк откидывается на спинку сиденья.
Тем летом была аномальная жара, от которой погибло около семидесяти человек, у которых не было ни дома, ни кондиционера в этом самом доме. В основном пожилые.
Это, конечно, не божественное откровение, которого я искала, но глаза наполняются слезами.
Ну конечно, она посвятила работу обездоленным.
Ваши родители, должно быть, гордятся вами: одна дочь докторант Сорбонны, другая студентка медицинского факультета.
Да, они, наверное, гордились бы. Если бы не погибли в автокатастрофе три года назад. В посольстве вам этого не сказали?
У Жан-Люка отвисает челюсть. Он разворачивается ко мне.
Нет, и понятия не имел. Нам сообщают только ту информацию, которая считается актуальной. Мне очень жаль.
Я пожимаю плечами и тянусь за сумкой.
Спасибо. Это был несчастный случай. Пьяный водитель в Сан-Диего врезался в их машину на перекрестке.
Жан-Люк прикасается к моей руке.
Знаете, на случай, если вам еще этого не говорили, скажу: вы не виноваты в том, что они погибли.
Что вы имеете в виду?
Он не отвечает. Просто сидит и наблюдает за мной. Между нами, словно мрачный занавес, повисает тяжелая тишина. Недоумение переходит в раздражение. Хочется поверить в эти слова, но побеждает гнев.
Я в курсе, спасибо. В вашу поганую работенку теперь входит
еще и психоанализ?!
Я опускаю взгляд и смотрю на папку с бумагами, которую он презентовал мне несколько секунд назад. То, что сначала казалось великодушным жестом, теперь представляется наглостью, переходящей все допустимые личные границы. Он даже не пытается возражать.
Никогда не переживал подобной потери, медленно произносит он. Да, у меня не очень хорошие отношения с родителями, но я всегда могу навестить их, когда захочу. До Руана всего час езды. Зато мне знакомо чувство вины. Я вырос в маленьком городке в Нормандии и однажды попал в кое-какие неприятности. Мы с моим другом Бенуа были классическими избалованными детьми из обеспеченных буржуазных семей. Приворовывали деньги у родителей, а они этого даже не замечали. Он делает паузу, разглядывая клетчатую поверхность стола.
От нечего делать мы начали экспериментировать с разными веществами. Травка, потом кокаин, а там и героин. У Бенуа случилась передозировка. Это была самая длинная ночь в моей жизни. Его вернули к жизни, но не без последствий. Он слишком долго лежал без сознания, и мозг пострадал. Он так и живет дома, на приличную работу ему уже не устроиться. А я вот работаю гадом у красивых иностранок в Париже.