стою как вкопанная, надеясь, что приступ закончится так же быстро, как начался.
Себ всхлипывает сквозь пальцы.
Моя рука поднимается, нерешительно зависает над его спиной, а затем легонько похлопывает ее.
Понятия не имею, что тут можно сказать. Серьезно. Я просто хочу исполнить свой долг и вернуться домой. Сама едва держусь, куда мне утешать других. При мысли о куче литературы, которую нужно изучить за оставшуюся до начала занятий неделю, мне становится дурно. Звучит бессердечно, но учёба в медицинской школе сейчас для меня важнее всего. Я шла к этой цели несколько лет. Мы с родителями запланировали мое поступление, еще когда я училась в средней школе. И вот теперь все может стать реальностью. Анжела же, наоборот, презирала стандартные пути, ведущие к жизненному успеху. Она всегда, что называется, жевала багет в собственном ритме. Она была повернута на Второй мировой войне, литературе и искусстве с самого раннего детства. «Я не вписываюсь», любила она говорить о себе. Поэтому и осталась в Париже, чтобы готовиться к защите диссертации по истории в Сорбонне.
По крайней мере, так она решила три года назад в последний раз, когда мы разговаривали.
Наконец, Себ берет себя в руки.
Извини. Все это очень тяжело. Взгляд темно-синих глаз устремляется на меня. Просто кошмар, ну, сама понимаешь. Анжела ведь твоя сестра. Это
Ничего. Давай уже поднимемся в квартиру, если ты готов, наконец-то он перестал ныть. Может, я бессердечная? Нет. Просто прагматичная и рациональная и тоже скорблю, но по-своему.
Он еще некоторое время хлюпает носом, потом берет мою сумку и поднимается по лестнице.
Мы движемся скорбным шагом. У двери квартиры Себ поворачивается со слабой улыбкой и роется в карманах в поисках ключа. Наступает неловкая пауза.
Прости, но я о тебе почти ничего не знаю, говорю я. Ты здесь живешь? Вы давно Как долго ты был знаком с моей сестрой?
Он замирает, зажав в руке связку ключей с прицепленным к ней карманным фонариком.
Она совсем ничего обо мне не рассказывала?
С трудом подбираю нужные слова, понимая, как это обидно.
Нет. Последние три года мы не общались. После смерти родителей.
Он кивнул.
Этого я и боялся. Она всегда была очень скрытной. Мы не жили вместе, но встречались почти год до того, как до этой стрельбы.
Эти слова, произнесенные вслух, делают происходящее по-настоящему реальным, совсем не так, как дома, в Сан-Диего.
Знаешь, твои имейлы немного сбили меня с толку. Сначала ты писал, что Анжела пропала во время стрельбы в университете, а потом что она погибла. Я думала, ее застрелили, но в полиции говорят, что ее тело нашли в реке. Это правда? Это стрелок сбросил ее туда?
Ты говорила через переводчика?
Нет, инспектор говорил со мной по-английски, правда, связь была ужасная.
Себ поворачивает старинный ключ в замочной скважине серой двери, единственной в тупике коридора.
Понятно. Я был так расстроен, когда писал, и, видимо, неясно выразился по-английски. Она пропала во время заварухи. Стрелок покончил с собой. А ее тело обнаружили спустя десять дней в Сене. Опознали только по татуировке. Полиция до сих пор не знает, кто ее убил.
По татуировке?
Ну да. На лодыжке. Он наклоняется, чтобы поднять штанину, обнажая астрологический символ Близнецов на ноге. Две вертикальные линии, ограниченные горизонтальными кривыми, римская цифра «два», изогнутая сверху и снизу. Мы сделали их одновременно, после того как она сказала, что я ее вторая половинка. Ее близнец. В переносном смысле, естественно, добавляет он, наблюдая за моей реакцией.
Меня пронзает острая боль обиды. Анжела отказалась приехать на похороны родителей. А потом у нее хватило наглости заменить меня, единственного ее родного человека, этим охламоном с его переносным смыслом.
Но тут же мой гнев смывает холодная волна раскаяния. Наши пререкания навсегда остались в прошлом. Я уже не смогу помириться с ней и извиниться за свои эгоцентричные поступки. Моей сестры больше нет.
На глаза опять набегают слезы.
Может, войдем?
Себ не двигается. Он кладет руку мне на плечо:
Тебе придется сходить на опознание, а потом поможешь разобрать вещи в квартире? А еще, если можно, давай вместе попробуем восстановить ее последние часы. Полиция не знает, как она добралась от университета до реки. Мы должны выяснить, кто на нее напал и что произошло. Ведь это ты ее настоящая близняшка, добавляет он, опустив голову.
Длинные ресницы, способные вызвать зависть у любой домохозяйки в округе Ориндж, слиплись от слез. Я согласно киваю. Конечно же, нужно постараться
все выяснить. Встретиться с ее друзьями, познакомиться с той жизнью, которую она выбрала для себя.
Себ открывает дверь и пропускает меня вперед. На белой доске над столом, расположенным в дальнем углу студии, я замечаю знакомые каракули. Сердце бьется быстрее при виде почерка Анжелы возможно, это последние слова, которые она написала в жизни.
Но когда Себ закрывает дверь, клацнув замком, я понимаю, что надпись на доске не на английском и даже не на французском. А на нашем особенном языке, на котором мы с Анжелой общались в детстве, когда хотели, чтобы родители нас не поняли. Мы выросли, отдалились друг от друга, и эта игра почти забылась, оставшись навечно в тех блаженных временах.