Листая от конца к началу восемнадцатимесячный ежедневник Анжелы, я получаю в итоге слепок ее жизни в Париже. Дни в конце июня пусты, за исключением одного, содержащего круг с номером пятьдесят восемь внутри, и нескольких еженедельно повторяющихся заметок. В январе появляются имена новых знакомых, в декабре даты сдачи зачетов чередуются со встречами в барах. Один квадратик в ежедневнике разрисован свечами и звездами.
Кто такой Нур? спрашиваю я у Себа. В августе Анжела ходила к нему на день рождения.
Себ качает головой.
Понятия не имею. Но можно попытаться найти его или ее. Нур может быть и мужчиной, и женщиной.
У меня вырывается глубокий вздох. Я ничего здесь не понимаю
Ну а где все личные вещи Анжелы? Мобильный телефон, паспорт, кошелек?
Нету. Наверняка они были у нее при себе, когда все это произошло. Может, они в полиции. Спроси у инспектора.
Себ складывает в аккуратную стопку разбросанные на столе бумаги.
Вполне логично, что полиция не сообщила ему никаких подробностей дела. Он ведь не родственник. Может, просто выуживает у меня информацию?
Он отвечает выжидающим взглядом, а затем усмехается, будто прочитав мои мысли.
Я работаю в Парижском историческом архиве. Пытаюсь применять неврологию в археологии для изучения найденных останков. Мы с Анжелой как раз
и познакомились, когда я делал презентацию одного из таких проектов.
Я возвращаюсь к ежедневнику и почти пустому июню. Некоторые люди знакомятся в кафе или онлайн. Но только не моя романтическая сестра. Ей обязательно нужно это сделать в каком-нибудь мрачном холодном склепе, прижавшись к возлюбленному, чтобы согреть его тело своим теплом.
Зеленая кожаная обложка мягко трется о мои сухие пальцы. Четверг, 28 июня, обведен толстым маркером. Это за день до стрельбы в Сорбонне. Я перелистываю на май. Все четверги обведены. Апрель то же самое. И дальше вплоть до августа каждый четверг обведен жирной чертой. На нескольких страницах в первых строках написана фраза «Barriere dEnfer».
Как это перевести? Я присаживаюсь рядом с Себом, который перебирает разбросанные по полу вещи.
Так называется вход в катакомбы Парижа.
И что это означает?
Себастьян оскаливается рядом острых зубов.
Врата ада.
По моей коже бегут мурашки. Может, он шутит? Я пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь из французской истории, в голове мелькают кадры каких-то французских фильмов, которые мы смотрели вместе с Анжелой в детстве Разве может существовать такое жуткое название в столь романтическом месте, как Париж?! Что особенно неприятно, Себ, кажется, наслаждается моим ужасом. Его улыбка становится все шире. Он что, издевается?
Шейна, ты что?
Мне кажется, ты меня обманываешь. Это точный перевод?
Себ поднимается, выпрямляясь во весь рост. Его фигура заслоняет свет настольной лампы.
Шейна, это дословный перевод. Некоторые называют его Порталом. Хочешь посмотреть?
Моя верхняя губа начинает предательски дрожать.
Зачем это надо?
Потому что это тема диссертации Анжелы. Она изучала городское планирование двенадцатого века и роль парижских катакомб во Второй мировой войне.
Он сохраняет невозмутимое выражение лица, но я чувствую, что ему не нравится мое недоверие.
Попробую угадать, говорю я, это название катакомбам дали нацисты во время оккупации?
Нет, ничего подобного, усмехается он. Я завтра покажу, хочешь?
Я пытаюсь поменять тему разговора и сосредотачиваюсь на обведенных жирными кругами четвергах. Но ведь то, что он предлагает увидеть, связано с темой диссертации Анжелы, так что отказываться глупо.
Хочу, говорю я и успокаиваю себя мыслью, что эта экскурсия поможет быстрее разгадать смысл этой ужасной головоломки. А может, сестра просто бросила Себа и подалась во все тяжкие?
Подняв глаза, я вижу, что губы Себа сжаты в прямую линию. Руки скрещены на груди.
Анжела совсем ничего обо мне не рассказывала?
Я уже думаю, не выпрыгнуть ли в окно
Н-ничего
Шейна, я знаю, что не идеал. Он вздыхает и опускает взгляд, как будто только что выдал великое откровение. Но я любил твою сестру и сейчас пытаюсь помочь. Я уже несколько раз разговаривал с инспектором Валентином и сотрудниками его отдела. Ведь Анжела и мне была единственным родным человеком.
Меня охватывает негодование как он смеет сравнивать себя со мной! Ну да, у него хреновые отношения с отцом, а еще он смертельно разругался с кузеном. Бедняжка, блин!..
Нас со старшим братом воспитывали бабушка с дедушкой. Они умерли, когда мне было двадцать. Батист погиб в Афганистане четыре года назад.
Его лицо выражает неподдельную скорбь. Пытаюсь примирить свою готовность открыться ему с сообщением на доске. «Не верь никому». Себ тупо уставился в пол. Большим пальцем пытается стереть слезу, бегущую по щеке. Я не знаю, чью сторону выбрать.
Нет. Не верю ему, не могу ведь Анжела предупреждала. Но мне нужна его помощь. В ближайшие два дня мне влюбом случае потребуется кто-то, кто поможет ориентироваться в городе и расскажет о том, чем занималась здесь моя сестра; кто-то, кто хорошо знал ее. Понятно, что этот кто-то Себ. Но почему он никак не унимается? Такое ощущение, что он хочет разжалобить меня. Зачем?