Согласитесь, Генрих, Караваджо прекрасен, послышался сзади голос резидента.
Как и многое другое, собранное здесь, обернувшись, ответил Генрих, похоже, что ваше правительство не поскупилось на убранство, решив устроить в центре Берлина еще один музей живописи.
А почему бы нет, дорогой Генрих, согласился Корелли, кстати, вы что-нибудь слышали о таком живописце, как Якало Дзукки? Его картина Купание Бетшебы с некоторых пор украшает стены моего рабочего кабинета. Не желаете взглянуть?
С удовольствием, сеньор Корелли, согласился Генрих и, прихватив с собой бокал с шампанским, проследовал за дипломатом.
Ну как прошло знакомство? расположившись в кресле для приема гостей, поинтересовался Корелли.
Как нельзя лучше, ответил устроившийся напротив Генрих, объект проявил заинтересованность, и в скором времени мы отбываем в маленький городок под названием Несвиж с пока неясной до конца миссией. Вагнер скрытен и осторожен. С ним нужно держать ухо востро и не задавать лишних вопросов. Он достаточно молчалив и не склонен к лишней болтовне. Что о нем известно? Мне нужна полная информация по объекту.
Кабинет Луиджи Корелли представлял собой идеальное место для подобных встреч. Он был оборудован по последнему слову техники, и снабжен специальной, подавляющей любое прослушивание системой. Напротив окна произрастал огромный платан, своей листвой защищающий его владельца от возможных наблюдений через оптику с чердачных помещений соседних домов. Специалистов читать по губам у противника хватало.
Генрих быстро просмотрел папку с материалом по Отто Вагнеру. Получил пароли для связи с советской агентурой в Несвиже, получил дополнительные инструкции. В конце встречи он позволил себе поинтересоваться насчет персоны Бекетова:
Скажите, этот Бекетов на самом деле ученый? Мне кажется, что он более силен в области психиатрии и гипноза, нежели в дрессировке мух. Достаточно красиво обустроил знакомство, вот только жаль старика-профессора.
Издержки профессии, грустно улыбнулся Корелли, пусть Кляйн покоится с миром. Мало ли что могло случиться, попади он в руки гестапо. Уж очень он был поперек горла Вагнеру. Кстати, в ближайшее время вам предстоит пару встреч с Бекетовым. Так сказать, небольшое обучение в процессе работы Ладно, Генрих, нам уже пора поспешить к гостям. Прошу, дипломат запер дело Отто Вагнера в сейф, выключил в кабинете свет и распахнул перед Генрихом двери в коридор. Кстати, Вагнер интересовался вашей легендой?
Безусловно, ответил Генрих, было видно, что он и так с ней досконально знаком, но пришлось слово в слово все пересказать. Пока все идет по плану.
Вы же знаете, Генрих, грустно улыбнулся Корелли, что в нашем деле, когда все идет по плану, это не всегда хорошо.
Согласен с вами, у меня данное обстоятельство тоже вызывает тревогу, согласился Генрих.
11
Там мой кабинет, пояснил Григорий, перехватив ее взгляд.
Симпатичный домишко, восхищенно прошептала Алька, продолжая оглядываться по сторонам. И вы в нем один живете?
Один, подтвердил хозяин, отпирая
массивную дубовую дверь, за которой открылись полутемный, отделанный деревом холл и уходящая наверх украшенная резьбой лестница. Настоящий философ должен жить один, улыбнулся он, приглашая Алю жестом проследовать внутрь.
Внутри дом показался ей больше, чем снаружи. На стенах висели портреты польских дворян в камзолах по моде XVIII века, пахло нагретым деревом и чабрецом, пучки которого можно было заметить в разных уголках дома. Один даже оказался засунутым за портрет молодого шляхтича в синем мундире по моде восемнадцатого века, который висел в кабинете на самом видном месте.
Это Доминик Радзивилл, пояснил хозяин, заметив ее взгляд. Он погиб в битве под Ганау осенью 1813 года. Именно с его именем связана одна из главных тайн рода Радзивиллов и нашего замка.
Альке показалось, что Григорий сказал «нашего» так, словно замок принадлежал их семье.
Вы с ним чем-то похожи, сказала она, продолжая рассматривать портрет. Вот и лоб, и глаза
Я бы хотел, чтобы вы взяли за образец именно этот портрет. Сможете?
Постараюсь. Только у меня тут ничего нет, напомнила она. Нужен холст, краски, подрамник, кисти
Я все куплю, сказал он, опуская портьеру. Завтра же.
Алька перевела взгляд на другую стену. Там висела большая черно-белая фотография молодой женщины в белом платье с наброшенным на плечи платком.
Ваша жена? спросила она.
Григорий глянул поверх плеча.
Мать.
Пока Григорий искал в другой комнате альбомы с репродукциями картин, которые могли бы пригодиться Альке в работе над портретом, бормоча себе под нос что-то неразборчивое, она с любопытством рассматривала лежавшие на столе книги и предметы. Были здесь: история Речи Посполитой на польском, история войны 1812 года, репринтное издание Воспоминаний Теобальда, затрепанный словарь польского языка и толстый старинный том в массивной кожаной обложке с засаленной матерчатой закладкой между страниц. Она попыталась разобрать золотое тиснение на корешке, но так и не смогла. Сверху россыпью лежали распечатки статей и несколько пожелтевших вырезок из газет, скрепленных между собой большой ржавой скрепкой. Над столом, под книжной полкой, был прикреплен большой лист ватмана с искусно нарисованным на нем генеалогическим древом Радзивиллов. В верхнем правом углу листа можно было разглядеть карандашный рисунок, изображавший профиль человека, в котором нельзя было не узнать хозяина дома. Наконец, Григорий положил перед ней стопку альбомов и, придвинув поближе настольную лампу, сел рядом на обтянутый вишневой кожей низкий табурет.