Хитрый мужик! Беда его в том, что относительно роли варварства еще Энгельс писал. Но Энгельс не считал варварство прогрессивным по сравнению с цивилизацией. Он отмечал только более чистый моральный облик варваров. Что же касается пролетариата, то этот ваш автор себя попросту успокаивает. Старой цивилизации пролетариат не возрождает. Он наследует все лучшее в ней и создает новые отношения между людьми.
Вам как марксисту, конечно, виднее. Этот автор не был марксистом.
И зря. И нечего надо мною подшучивать. Зря он не был марксистом. Соколовский замолчал и потом спросил: А вы что, знаете языки?
Нет, мне жена переводила, сказал Муравьев.
А что у вас вышло с женой? спросил Соколовский.
Разошлись мы, вот что.
Долго с ней прожили?
Девять лет.
Детей не было?
Нет. Муравьев помедлил. Я свалял дурака, женился двадцати двух лет. Она была библиотекаршей у нас в институте. Лет пять прожили хорошо, а потом пошла чересполосица. Нельзя так рано жениться.
Соколовский больше ни о чем не спрашивал. Они лежали на спине и смотрели в небо. Когда машину подбрасывало, фары освещали на мгновение стволы сосен, и в расплывчатом свете фар деревья выглядели как в тумане. Небо начинало тускнеть. Уже не было видно Млечного Пути. Со стороны реки ползли густые, тяжелые облака, растаптывая звезды.
Соколовский покусал стебелек, вздохнул и сказал:
А ведь дождь будет.
Муравьев сел и оглянулся. Машина выбежала из леса и ехала теперь по широкому полю. Еще можно было заметить по сторонам дороги невысокие холмы, но дальше, в десяти пятнадцати метрах, земля сливалась с небом. Кругом не видно было ни одного огонька. Муравьев приподнялся на коленях, сгреб под себя побольше травы и лег на живот.
А что у вас случилось в парткоме, Иван Иванович? спросил он. Слышал, у вас была большая баталия.
Большая баталия? Да, баталия была, чего греха таить.
Все поджог свода?
Не только поджог свода. Общее положение на заводе. Могу вам сказать, что Лукин решительно возражает против конференции станочников. Он считает, что вся затея с Екатериной Севастьяновой пустая шумиха, самореклама.
Да и я так считаю. Работать без наладчика на шлифовальном станке нельзя. В том-то и смысл массового поточного производства, что функции персонала, обслуживающего станок, принципиально разделены. Совмещение этих функций нарушает производственный цикл. И в свое время это скажется.
Ну, а Абакумов?
Абакумов? переспросил Соколовский, и Муравьев почувствовал, что он смотрит на него в темноте. Абакумов что же Эта ненужная и вредная затея позволяет ему пренебрегать основным производством.
Допускаю, что, может быть, вы и правы. Одного не могу понять какую цель он преследует? спросил Муравьев, поворачивая лицо к Соколовскому.
Они смотрели, ничего не видя в темноте, и лишь по дыханию чувствовали, что смотрят друг на друга.
Насколько я понимаю, цель у него простая прожить свою жизнь с наименьшим количеством хлопот и огорчений. Покоя и удобства в жизни он надеется достичь с помощью таких, как Севастьянова. Так сказать, выехать на их успехе. Похоже на то, что я и Лукин ему в этом мешаем.
Он хочет, чтобы вы ушли?
Возможно. Едва ли только он меня заставит. Может, придется уйти Абакумову.
Ну, на это, я думаю, не приходится рассчитывать, возразил Муравьев. Он на хорошем счету у начальства.
К сожалению, спокойно согласился Соколовский. Удобный, исполнительный, звезд с неба не хватающий директор Знаете, что я вам скажу? Консерватор и рутинер не так опасен для производства, как бесстрастный, исполнительный служака, если он возглавляет предприятие. Рутинера и консерватора нетрудно разоблачить. А вот такого, который попросту выбирает путь: «Мое дело маленькое, мне приказывают, я выполняю», с таким бороться трудней. Такой руководитель и особенно явных ошибок не делает, и с высшим начальством умеет поладить А то, что он глушит инициативу, тормозит развитие, пойди-ка докажи!.. Ведь он ни против инициативы не выступает, ни против разумного развития предприятия. А на деле как гиря на шее
Муравьев замолчал, обдумывая слова Соколовского.
Дорога вышла к реке, стало прохладнее, запахло сыростью. Туман лежал над водой и дальше над низким берегом заречья. Небо теперь было плотно затянуто тучами, и в темноте только угадывалось смутное перемещение серых и черных пятен.
Почти у самого города спустило переднее колесо. Шофер остановил машину и загремел в темноте инструментами. Муравьев выпрыгнул из машины, чтобы помочь ему.
Успеем до дождя? спросил он.
Надо успеть, ответил шофер.
Вдвоем они поставили домкрат, сняли передний скат, и пока шофер лазил под машину отцеплять запасное колесо, Муравьев заглянул в кузов, удивляясь, почему Соколовский не вылез на подмогу и даже не спросил, что случилось. Соколовский по-прежнему лежал на спине и как будто спал.
Они поставили новое колесо. Муравьев влез обратно в машину. Соколовский не спал. Он лежал с открытыми глазами, покусывая травинку. Он ничего не сказал Муравьеву. Тогда Муравьев улегся на свое место и сразу заснул, как в яму провалился.