Он трахал её молча, впечатывая в деревянную стену лифта. Пальцы продолжали сжимать её ягодицы, наверняка оставляя синяки, но Гермионе, честно говоря, было всё равно. Она давно страстно желала этой силы, даже грубости, и сейчас он был именно таким, каким и представлялся ей. Когда его губы снова начали ласкать грудь, а кончик языка затанцевал вокруг соска, ритмично постукивая по нему, Гермиона не смогла сдержать громкий вопль.
Я сказал заткнись, проворчал Кингсли, уткнувшись ей в шею, и ускорился, наказывая неумолимо жёсткими толчками члена. Чтобы не завопить снова, она впилась зубами ему в плечо и больше уже ничего не могла делать, безвольно повиснув на нём.
Эти грубые, мощные толчки, пронзающие, казалось, насквозь, сводили её с ума. Тело, минуту назад отказывавшееся шевелиться, снова билось в агонии между твёрдой стеной лифта и не менее твёрдой грудью Кингсли. Вскоре Гермиона почувствовала, что мышцы его каменеют от напряжения, а толчки становятся всё более напористыми и резкими. И тут она перестала ощущать вообще что-либо, потому что большим пальцем он проник в её анус и стал ритмично надавливать, отчего Гермиона охнула, тело её напряглось ещё больше, спина выгнулась, а пальцы вцепились в его плечи... И тут оргазм накрыл её горячей оглушающей волной.
Кингсли кончил почти одновременно с ней, а затем глухо заворчал, уткнувшись ей в грудь, и навалился тяжёлым расслабленным телом. Придя в себя, он отстранился, осторожно прислонил её к стене лифта и застегнул брюки, снова превратившись в солидного и порядочного кандидата в министры. Гермиона же, еле удерживаясь на подгибающихся ногах, в разодранной блузке, со следами засосов на груди, сознавала, что выглядит донельзя распутно и непотребно.
Потребовалось немало совместных усилий, чтобы придать ей пристойный и респектабельный вид, прежде чем они вышли из лифта. Но им это удалось. До конца рабочего дня они не перекинулись больше ни словом, и Гермиона отправилась домой немного расстроенная. Ночью, сидя за барной стойкой на кухне и потягивая "Эрл Грей", она пришла к выводу, что во всём был виноват стресс и высокий уровень адреналина, а значит, сегодняшнее нечаянное приключение больше не повторится. Правда, в эту удобную теорию никак не вписывался тот факт, что она по-прежнему хотела этого мужчину, но Гермиона решила проигнорировать такую мелочь. Увы, когда три дня спустя, в абсолютно рядовую спокойную среду Кингсли обнаружил её в архиве и без предисловий овладел ею сзади, прижав к стеллажам старой картотеки, сразу стало понятно, что стресс тут совершенно не при чём.
После этого их встречи превратились в полноценный служебный роман, но даже тогда, она всё ещё глупо надеялась, что в любой момент может всё прекратить, ничем себе не навредив.
О, как жестоко она тогда ошибалась
Гермиона внимательно смотрела на человека, который возвышался над ней. Глаза его были закрыты, а на лбу поблёскивали бусины пота. Обхватив бедра, он без устали вколачивался в неё. Его толчки, как всегда мощные и требовательные, мешали Гермионе сосредоточиться, но она упорно пыталась
перебороть инстинкты. Она сумела обуздать своё желание очередной раз поддаться моменту и расслабиться и теперь была вознаграждена феерическим видом того, как Кингсли кончает. С гортанным стоном он закинул голову назад и громко вскрикнул. Сотрясающая его дрожь вызвала трепет в самом центре её естества, но, пересиливая себя, она упрямо продолжала наблюдать за ним. Она хотела увидеть, как рассыпается в прах его равнодушная маска, как трясутся от посторгазменной слабости его руки, а линия губ теряет свой жёсткий рисунок и становится мягче. Ей необходимо было знать, что, по крайней мере на этот краткий миг их близости ничто и никто не имел для него большего значения чем она. Министерство, карьера, жена, мнение прессы всё это должно было кануть в небытие, оставив для него самое главное: лежащую под ним Гермиону Грейнджер.
Момент на самом деле был великолепен. Он был великолепен: его прикрытые глаза с отяжелевшими веками, расстегнутый ворот белой рубашки, блестящая от пота кожа... Вот каким она хотела его запомнить.
Увы, Кингсли пришел в себя слишком рано, и, очнувшись, встретился с ней глазами. Сначала он нахмурился, обнаружив, что Гермиона не кончила, и непонимающе смотрел, видимо, что-то решая для себя. Он даже открыл рот, и Гермиона подумала, что вот сейчас он всё-таки скажет ей хоть что-нибудь. Но нет. В следующую секунду он отпрянул от неё, заправил член в брюки, развернулся и вышел из комнаты, не сказав ни слова. Мерзавец!
Долго-долго смотрела она на закрытую дверь. Глаза жгло и пощипывало, но плакать она не собиралась. Не здесь, не сейчас и не о нём. Всё закончилось именно так, как она и предполагала. Сегодня был последний раз, когда она позволила Кингсли трахнуть её. Последний раз, когда он кончил с ней и в неё.
Завтра он станет их новым министром и войдёт в светлое волшебное будущее, держа под руку свою жену. А Гермиона с завтрашнего дня начнёт долгий и мучительный процесс избавления от него. Она уже дала себе слово никогда не влюбляться в женатого мужчину снова.