О-370 лежал, окоченев от страха, когда подошла Ферн и опустилась рядом с ним на колени.
Бедняжка! Она сжала его ухо длинными ногтями и тихонечко покрутила. Стало спокойнее.
Глаза у О-370 захлопали и закрылись. Ему вдруг очень захотелось позволить ей взять его на руки и, бережно прижимая к груди, отнести обратно в нору, где П-838 через сетку вылижет ему раны.
Но тут он вспомнил вопрос, который Ферн задала Фермеру: «Можно будет надевать в школу?» И он догадался, что она говорила о лисьей шкуре.
Тише, тише, успокаивала Ферн. Ты со мной.
Не успела она просунуть руки ему под передние лапы, как О-370 клацнул зубами и крепко сжал пасть, на усик не дотянувшись клыками до кожи на её пальцах.
Ой! отпрянула с криком Ферн и уронила лисёныша на землю.
Едва лапы О-370 коснулись земли, он неуклюже поскакал к лесу.
Тащи-ка ружьё, Ферн!
Нет, папа! Не надо в него стрелять!
О-370 бежал не останавливаясь, пока не добрался до лесной темноты. Бежал и бежал. Обжигало лёгкие, лапы сбились в кровь, и весь мир двоился в глазах. Не в силах сделать ещё один шаг, он повалился на кучу крапчатых листьев. Тяжело дыша, он обернулся и посмотрел из-за деревьев назад. Фермер сердито вглядывался в лес, надеясь отыскать хоть какой-то след сбежавшего лисёныша.
Он же только ребёнок, сказала Ферн и обхватила плечи руками. Он там умрёт.
Да, сказал в ответ Фермер. Плакали пятьдесят баксов.
Он посмотрел на Н-211, который покорно сидел на своей обвалившейся клетке, маленький и беспомощный.
По крайней мере, у нас есть один послушный лисёныш. Фермер подошёл к Н-211, взял его за шкирку и прижал книзу. Пойди-ка, Ферн, отвари немного курицы.
Ферн помедлила, бросив ещё один хмурый взгляд в лес. А потом направилась прямиком к дому.
О-370 заскулил. Двоюродный брат любил старые истории не меньше него самого. Вместе они часто воображали себе великие приключения, которые разворачиваются прямо перед их норами клетками. Но едва почуялась опасность, Н-211 оцепенел.
Ветер взъерошил мех О-370, напоминая о том, где он оказался. В холодном тёмном лесу. Деревья стонали и трещали. Где-то кричала в когтях совы белка.
Когда Мия и Юли в первый раз очутились в диком лесу, их направляли уроки матерей. А вот мама О-370 никогда ничему его не учила только рассказывала лживые истории о том, что происходит в Белом Сарае. Она даже вообразить себе не могла, что когда-нибудь ему понадобится знать что-то ещё.
О-370 всмотрелся поглубже
в лес. В конце концов при нём были истории Юли и Мии. И он знал, что, если останется здесь, его кто-нибудь да отыщет. Или сова. Или коралловый аспид. Или Снежный Призрак. Надо идти. Надо отыскать еду и приют.
Надо выжить.
И О-370 сделал первый шаг навстречу неведомому.
ПОД СОСНОЙ ЗАКРУЖИЛ снежный вихрь.
Альфа решила этим воспользоваться ей был нужен предлог задрожать.
Младшие сидели позади не шелохнувшись, словно боялись, как бы эта история не принюхалась к ним. Голова Чужака грузно лежала на коричневых иголках. Он сморщился от боли и ждал, когда возвратится дыхание.
Чт-что там висело на стропилах? спросил недоросток тонким, как мышиный писк, голосом.
Не слушаешь, что ли? усмехнулась бета. Это старшие лисы, их шк
Молчи! оборвала её альфа. Просто молчи.
Недоросток обиженно заскулил он был уверен, что из-за его роста им вечно пренебрегают.
Что это вообще за имя такое О-Триста семьдесят? спросила бета.
Собрав последние силы, Чужак ответил:
Такое которое люди дают лисам.
Альфа внимательно осмотрела раны чужака кровь, кажется, перестала бежать. Если уж в самом начале истории появляется фермер, который крадёт шкуры, дальше может быть только хуже насколько хуже?
Иди домой, сказала недоростку альфа. Мама, наверное, беспокоится.
Но но она ведь любит, когда нас нет! воскликнул в ответ недоросток. Она всё время так говорит! И вообще, О-370 ничего уже не грозит, правда же?
Чужак, помолчав, вздохнул.
Лисы на Ферме, может, и ошибались, когда рассказывали о Сарае Но это не значит, что они ошибались, когда рассказывали о мире за пределами Фермы.
Ой, сказал недоросток и поджал уши.
Что было в лесу? спросила бета.
Ничего, ответил Чужак. Он закончился, не успев начаться полем из поваленных деревьев.
«Земля по ту сторону пней», подумала альфа. Она её видела: пни тянулись за горизонт, точно обломки зубов. Мама заставила их с сестрой и братом поклясться мехом на животах, что они даже лапой туда не ступят.
На этом, сказал Чужак, мы покидаем О-Триста семидесятого.
Как? воскликнул недоросток. Это ведь ещё не конец!
Ещё нет, обессиленно выговорил Чужак. Лишь начало новой истории. Он закашлялся, кривясь от боли. По ту сторону пней лежит земля, закутанная в бетон. Там, где лисы рыли когда-то норы, теперь высятся норы людские. И вся дикая зелень, в которой мог спрятаться лисий мех, выкорчевана и вырублена.
Прерывистыми глотками Чужак втянул в себя воздух, а альфа устремила взгляд в лес, пытаясь представить землю, где не бывает деревьев.
Лисы приспособились выживать и в таком месте, сказал Чужак. Некоторые даже очень хорошо приспособились. Держи ухо востро и береги хвост и обретёшь там рай, куда не посмеют сунуться ни койоты, ни барсуки. Там и дюжины хвостов не пройдёшь, как учуешь еду. Затуманенными глазами он отыскал лисёнышей. Там обитают чудовища, невидимые, как ветер.