К этому времени посылочная дискуссия уже вышла за пределы внутриведомственной переписки: в нее включились ревнители государственных интересов в гражданских инстанциях, общественных организациях и печатных изданиях. В ответ на секретное письмо начальника штаба от 29 июля 1915 г. за 1067 о запрете на пересылку сухарей начальник управления почт и телеграфов отметил, что на имя пленных «через одну только Москву проходит от 20 до 30 пудов сала» и предложил задерживать подобные отправления . Распространяемые среди населения инструкции о почтовых сношениях с военнопленными предупреждали жителей сельской местности от посылки им предметов, которые «могли бы пригодиться врагу: меди, жести, кожи для сапог» . Представители общественных организаций сетовали, что под влиянием этой агитации в обществе создавалось устойчивое ошибочное представление, что посылки военнопленным не доходят до адресатов, так как конфискуются германским правительством . Это удерживало большинство родственников от отправления продовольственных пакетов и усугубляло и без того кризисную ситуацию в деле помощи военнопленным.
На местах военным цензорам было отдано секретное распоряжение «экстренно» объявить редакторам местных газет о недопустимости любых воззваний и объявлений о публичных сборах денег в пользу военнопленных . Во избежание недовольства среди родственников редакторы были обязаны предоставить расписку о неразглашении данного постановления. Единственной мерой, которая сточки зрения представителей армии и государства могла быть предпринята в качестве демонстрации населению участия власти в судьбе своих пленных подданных, была признана политика репрессий по отношению к пленным противника, содержавшимся в лагерях России: сокращение пайка или прекращение выдачи мяса .
Позиция военных и политических органов по вопросам помощи во многом определила деятельность общественных организаций. Уже 21 июня 1914 г. при ГУ РОКК было образовано Справочное бюро о военнопленных, однако его потенциал оказался недостаточным для нормальной работы. Нейтральные организации, а также деятели отечественных комитетов отмечали излишнюю медлительность Бюро, которая оборачивалась многомесячным ожиданием запрошенной справки . Центральные державы были вынуждены встать на путь угроз и взаимных репрессий, чтобы добиться ускорения процедуры. И только через несколько месяцев после начала работы в структуре Бюро появились отдел регистрации, который получал списки из Центральных держав и нейтральных стран и вел картотеку, и справочный отдел, осуществлявший переписку с родственниками
«делом национального достоинства и предупреждения тяжких последствий», убеждали общественность и деятели РОКК. При этом они снимали ответственность с государства, наладить помощь которого было бы слишком сложно, и взывали общественность прийти «на помощь голодающим соотечественникам» .
Параллельно со столичными организациями общества и отделы помощи русским военнопленным возникали в провинции . Небольшие комитеты, не имевшие выхода на заграничные организации или лагеря, действовали через МГК, ВЗС и ВСГ. При этом они ограничивали свои усилия поддержкой «только собственных уроженцев» . Одной из распространенных форм их активности стал институт «крестников» или «опекаемых». По примеру Франции и при посредничестве благотворительных комитетов на местах желающие брали на себя обязанность перечислять ежемесячно какую-либо сумму на формирование посылок конкретному нуждающемуся пленному . Инициатива Москвы по распределению крестников была вынужденно трансформирована в условиях провинциальных городов. Указанная в циркуляре МГК ежемесячная сумма в 7 руб. была признана непосильной для опекунов, в число которых нередко входили несостоятельные граждане и даже дети. В результате было решено вернуться к принципу добровольного самообложения . Необходимо, однако, учитывать слабый размах данной акции: по данным МГК институт попечителей на 1 января 1917 г. охватывал своей деятельностью 3372 пленных, на 1 июля 6573 . К тому же, общественные организации стремились включить в списки только «больных и безродных», много времени и усилий растрачивая на многоразовую проверку социального статуса и материального положения пленных . Подобный индивидуально-адресный вариант помощи был негативно воспринят немецкой стороной. Опасаясь организованного шпионажа, комендатуры удаляли с пакетов сведения об отправителе и получателе и в массовом порядке передавали их лагерным комитетам для распределения среди нуждающихся.