Принесли коньяк, капитан сразу выпил.
Это правда, что после войны солдатам тут будут раздавать землю? внезапно спросил Волков.
Откуда сведения?
Да по окопам слух идет. Чуть ли не на ротных кричат: «Сколько десятин дадут, а? Где земля будет? А с женой можно?» С ума уже сходят от неизвестности.
Я усмехнулся получилось горько. Работает вброс, работает! И скорость распространения чрезвычайно высокая, а это может произойти только если слушатели очень неравнодушны к известию. Даже интересно, как именно прилетит по Алексееву.
Ничего об этом не знаю, пожал плечами я. Вам бы в штаб обратиться.
Да эти штабные Волков махнул рукой. Готовьтесь! Работы врачам тут хватит Ох, хватит
Он замолчал. И я тоже. Эти слова не были риторикой. Это была та самая правда войны, которую не напишут в газетах. Она сидела сейчас напротив, пила, чтобы уснуть, а не веселиться, и завтра снова уйдет туда, где стреляют.
Я смотрел на его лицо, на потертый китель, на потемневшие от грязи погоны и понимал: битва скоро начнётся. И будет страшной. И наш монастырь-госпиталь, несмотря на помощь Трепова, несмотря на панацеум, несмотря на чудо, скоро станет местом, где смерть будет заходить слишком часто.
Глава 4
ЛОНДОНЪ, [23 марта]. (Отъ нашего корреспондента). Въ здѣшніе политическіе и газетные круги поступили крайне тревожныя свѣдѣнія, источникомъ коихъ называютъ высшія административныя сферы Россіи на Дальнемъ Востокѣ. Свѣдѣнія эти указываютъ на существованіе обширныхъ и доселѣ хранившихся въ тайнѣ плановъ С.-Петербургскаго кабинета, касающихся фактическаго присоединенія и планомѣрной колонизаціи Маньчжуріи по окончаніи нынѣшней войны съ Японіей. Редакціи «Times» удалось получить доступъ къ документамъ, тайно полученнымъ изъ секретаріата Намѣстника Его Императорскаго Величества на Дальнемъ Востокѣ, адмирала Алексѣева. Означенный планъ обрисовываетъ стратегическія намѣренія, способныя кореннымъ образомъ нарушить суверенитетъ Китая и общепризнанные принципы политики «открытыхъ дверей», на коихъ зиждется международное согласіе въ семъ регионѣ.
Причемъ осуществленіе сего плана ставится въ зависимость лишь отъ избѣжанія полнаго военнаго разгрома, но не отъ конкретныхъ условій мира. И хотя официальныя заявленія Россіи неизмѣнно подчеркивали уваженіе къ территоріальной цѣлостности Китая, попавшіе въ Лондонъ документы рисуютъ совершенно иную картину прямыхъ имперскихъ притязаній.
Согласно источникамъ, знакомымъ съ содержаніемъ просочившихся бумагъ, сердцевина плана заключается въ широкомасштабномъ водвореніи въ Маньчжуріи русскихъ крестьянъ и отставныхъ солдатъ, особливо казаковъ и ветерановъ текущей кампаніи. Предполагается щедрое надѣленіе переселенцевъ землею, въ особенности вдоль стратегическихъ линій Китайско-Восточной желѣзной дороги и въ плодородныхъ долинахъ близъ Харбина и Мукдена. Замыселъ сей, очевидно, направленъ не просто на усиленіе военнаго присутствія, но на коренное измѣненіе демографическаго облика края и созданіе обширной русской провинціи, управляемой непосредственно
изъ С.-Петербурга.
Насколько здѣсь извѣстно, Правительство Его Величества относится къ сему вопросу съ чрезвычайной серьезностью. Сегодня послѣ полудня Посолъ Россіи при Дворѣ Сентъ-Джемсъскомъ, Его Превосходительство графъ Бенкендорфъ, былъ вызванъ въ Форейнъ-Офисъ. Какъ сообщаютъ изъ достовѣрныхъ источниковъ, постоянный товарищъ министра иностранныхъ дѣлъ, сэръ Томасъ Сандерсонъ, дѣйствуя по инструкціи статсъ-секретаря по иностраннымъ дѣламъ маркиза Лэнсдауна, передалъ графу глубокую озабоченность британскаго правительства касательно полученныхъ извѣстій и запросилъ немедленныхъ разъясненій отъ С.-Петербурга.
Дни сливались в одну бесконечную череду неотложных дел. С рассвета до заката в госпитале кипела работа: прибывали подводы с припасами, которые Жиган выцарапывал у интендантов с упорством оголодавшего волка; китайские рабочие продолжали что-то чинить, белить и приколачивать; Михеев с фельдшерами разворачивали новые койки и сортировали поступающих больных, которых становилось все больше. Тиф и дизентерия косили солдат не хуже японских пуль еще до передовой.
Операционная потихоньку обретала вид цивилизованного места, хотя до петербургских, а уж тем более до швейцарских стандартов было как до луны.
Агнесс, мой ангел-хранитель среди этого хаоса, взяла на себя заботу о сестрах милосердия и санитарках, а также о быте тех немногих из нас, кто жил прямо здесь, в бывших монашеских кельях. Она оказалась прирожденным организатором, умея найти подход и к аристократичной Волконской, и к молоденьким девушкам вроде Варвары Трубиной.
Именно Варвара и стала невольной причиной едва заметного, но ощутимого холодка, пробежавшего между мной и Агнесс. Девушка, действительно, была хороша собой хрупкая блондинка, с высоким бюстом и огромными голубыми глазами, в которых еще не успел поселиться ужас войны. Старательна, исполнительна и, что немаловажно в наших условиях, не брезговала никакой работой. Я несколько раз отмечал ее расторопность, давал ей отдельные поручения, требующие точности и внимания например, вести учет поступающих медикаментов или ассистировать при перевязках сложных случаев. Делал я это исключительно из профессиональных соображений, ценя ее аккуратность. Но разумеется, с улыбкой, шуточками.