Einfach tief einatmen, сказал я.
Повторил по-русски:
Просто сделай глубокий вдох.
«В том самом шестьдесят шестом году родители отправили меня к тётке в Кировозаводск, сообщил я Эмме. В Кировозаводске я прожил две недели. В конце января я отсюда сбежал и вернулся в Москву. Что очень не порадовало моих родителей».
Я бросил корешок от билета в чемодан на аккуратно сложенные синие джинсы. Усмехнулся, вновь пробежался глазами по тексту, небрежно выведенному в паспорте от руки синими чернилами, и по своей старой фотографии.
Снова ощупал своё лицо, повторил вслух:
Пиняев. Пока ещё не Базилиус Шульц. Вася Пиняев.
Василий, поторопись! сказала заглянувшая в комнату девица. Мы в школу опоздаем! Умывайся скорее! Пошевеливайся уже! Что с тобой сегодня случилось? Я к тебе в няньки не нанималась! Понял меня?
Я взглянул на девицу и мысленно произнёс:
«Эта сиделка не просто похожа на мою двоюродную сестру. Это и есть Иришка Лукина образца тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Такой я её и видел, когда гостил у неё в Кировозаводске. Помню даже этот её дурацкий халат».
Эмма. Третий вариант наиболее фантастический: я вернулся в прошлое, причём в своё собственное молодое тело».
Пропитанный застоялым запахом табака санузел в квартире Лукиных был совмещённым, как в дешёвом гостиничном номере. Рядом с будто бы воскресшим из моих детских воспоминаний унитазом стояла большая и громоздкая ванна. В прямоугольном зеркале над раковиной я рассматривал своё юное испачканное зубной пастой лицо.
Жидкое мыло я не нашёл в мыльнице обнаружил розоватый обмылок, источавший лёгкий земляничный аромат. Вымыл руки под холодной водой (снова полюбовался на «молодые» пальцы). Витавшие в уборной не самые приятные запахи казались вполне реалистичными. Как и холодная вода, как и мятный вкус зубной пасты.
«Эмма, напомни мне, что такое реальность».
«Аристотель считал, что реальность это то, что есть, это обретшее свою материю и форму сущее. Иными словами, господин Шульц, реальность по Аристотелю это то, что можно увидеть, пощупать, изучить».
«Мир вокруг меня выглядит вполне реальным», сказал я.
Добавила реалистичности окружающему миру и жареная картошка. Она уже остыла, но полностью не утратила ни вкус, ни аромат. На украшенной золотистой кромкой тарелке с голубой каймой, она выглядела вполне настоящей. Совсем по настоящему она ощущалась во рту и в животе, хотя я и проглотил её второпях под присмотром хмурой Иришки.
Мне всё больше чудилось, что я участвовал в странном спектакле. Но участвовал я в нём с удовольствием. Мысль о том, что я пойду сейчас в школу (причём, в советскую школу образца шестьдесят шестого года) казалась мне более чем странной (скорее, нелепой). Но в то же время мне не терпелось выбраться за пределы стен этой тесной квартиры.
В шкафу я нашёл свою одежду: брюки с широкими штанинами, голубую рубашку и серый пиджак. Вспомнил, что именно в таком наряде я две недели посещал кировозаводскую школу (много лет тому назад). Менял тогда лишь бельё и рубашки. Но ни разу не вынимал из чемодана привезённые из Москвы галстуки теперь я исправил это недоразумение.
Затянул на шее узел, полюбовался на себя в зеркало. Подумал, что в юности я был настоящим красавцем к семидесяти пяти годам от той красоты остались лишь воспоминания. Я снова пробежался взглядом по комнате. Анахронизмов не увидел: ни валявшихся обычно в самых неожиданных местах зарядок от смартфонов, ни даже полиэтиленовых пакетов.
«Если это виртуальная реальность, сказал я, то VR-разработчики поработали над ней мастерски. Похоже, они использовали для создания дизайна этой комнаты мои собственные воспоминания. Только как? Всё выглядит очень натурально. Эмма, напомни, чтобы я поблагодарил создателей этой программы».
«Конечно, господин Шульц».
Я сунул под мышку коричневый кожаный портфель (даже не заглянул в него) и вышел в прихожую, где уже топталась наряженная в серо-коричневое клетчатое пальто Иришка. Лукина недовольно зыркнула на меня, но вдруг застыла: увидела мой ярко-красный с золотистыми полосками галстук. Она взмахнула ресницами, усмехнулась.
Ты так и пойдёшь в школу? спросила Иришка. С этим?
Указала на галстук пальцем.
Я улыбнулся и ответил:
Пусть завидуют.
«В вариант со сном уже не верю, сказал я. Понаблюдаю, конечно, за вывесками и за стрелками на часах, как ты говорила. Но всё вокруг выглядит уж слишком реальным для сна. Таких реалистичных снов я за семь десятков лет жизни ни разу не видел. Даже когда был в медикаментозной коме. Не сомневался бы, что очутился в прошлом, если бы не разговоры с тобой. Потому что разговариваю с тобой при помощи вживлённого в голову чипа. А в этом моём шестнадцатилетнем теле этого чипа быть не может».
Лукина со мной на улице не разговаривала. Лишь изредка посматривала на меня, будто проверяла не сбежал ли я. Под подошвами моих ботинок хрустел снег. Я то и дело поправлял налезавшую на брови меховую шапку. Чувствовал, что пальто слегка жало в плечах, будто я из него уже вырос (вспомнил, что новое пальто я купил уже после армии). Я выбросил подтаявший комок снега. Вытер о пальто влажную ладонь. Кончик носа и щёки покалывал мороз давненько я не испытывал подобных ощущений.