Я сидел, абсолютно не зная, что отвечать. Он знает ВСЁ! Точнее, не все, но почти сто процентов.
Мне еще пока неизвестна цель вашего проекта «Красная Заря».
Откуда вы узнали название?
Откуда? хохотнул он. Да все из тех же для вас сообщений по радио. Потом была записка, доставленная в мусорный бак вашим связным из подполья.
Я действительно сидел удрученным. То, что Скорцени, положим, знал из сообщения по передатчику это ладно. Но но, позвольте? спросил сам себя. Откуда, к чертям собачьим, он имеет информацию о нашем КБ? Знает об Илье Федоровиче, о Власике
Тут уж точно было, над чем призадуматься. Чтобы хоть как-то протянуть время, спросил наугад:
Откуда так хорошо знаком русский язык? Вы говорите на нем почти без акцента.
Он хитро прищурился. Предложил закурить, протянув портсигар с гербом Аненербе на крышке:
Работа диверсанта предполагает как раз владение языком той страны, с которой воюешь.
Это понятно. А все-таки, в каком институте учили? Вас же Отто зовут?
Яволь. Отто. Институтов не заканчивал. Курс ускоренной подготовки. Плюс, если вам интересно, мои предки из Российской империи. Корни мои идут с Тульской губернии. Прапрадед был ямщиком.
А вот этого из Гугла и Википедии я не знал. Была информация, что он потомственный ариец-германец-австриец, или кто там еще. Но, чтобы из Тульской губернии? Чудеса!
На столе звякнул телефон очевидно, внутренней связи. Писарь взял трубку.
Вас, господин оберштурмбанфюрер!
Кто?
Герр Вольф.
Разговор происходил по-немецки, но смысл я уловил. Бросив взгляд на меня, Скорцени ответил. Послушал. Снова что-то сказал. Нахмурил брови шрам стал уродливым. Испытывающим взглядом смерил меня с головы до ног. Хмыкнул. Отдал распоряжения. Повесил трубку. Изобразил на лице добродушное участие:
А вот и друг ваш пришел в себя.
Что с ним? я резко подался вперед. Ковшик из рук выскользнул на пол, разливая лужу воды.
Не суетитесь. Через полчаса придет в норму.
Закралось сомнение, что тут-то все для нас и начнется. Вроде бы обер-диверсант показывал свое благодушие, однако, мне уже были знакомы их нацистские уловки. Застенки гестапо еще никто не отменял.
И как бы в подтверждение этому, из коридора раздались вопли.
Хальт! кто-то орал по-немецки. Дальше шла череда непереводимых междометий.
БА-АММ! грохнуло взрывом. С потолка полетели куски штукатурки.
Са-аня! Я здесь! В коридоре! раздался крик Борьки.
Скорцени метнулся вперед. Я было подался следом, вскочив с топчана, но писарь, на удивление, оказался прытким, собака. Рванув из-за стола, навел пистолет.
«Борька! мелькнуло в мозгу. И взрыв этот. Неужто, раздобыл где-то гранату? Напал? Обезвредил охранника?»
Полоснула автоматная очередь.
Получайте, паскуды! узнал я крик Борьки. Теперь точно, это его автоматная очередь. Значит, что? Автомат у него?
Саня-я! Лишенец! Если слышишь меня, прыгай в окно! Я их, собак, отвлеку!
И снова свист пуль. Меня пригвоздил к месту браунинг писаря. Скорцени тем временем уже выскакивал в дверь.
Нихт! орал он. Потом еще что-то.
«Не стрелять!» перевел я для себя. «Оставить живым!»
Дальше все, как во сне. Закрутилось.
Понеслось!
Две подряд очереди выбили щепки в проеме двери. Откололся кусок стояка. С грохотом, роняя оружие, повалился один из охранников. Горлом хлынула кровь. Мне были видны его ноги в проеме. Конвульсивно дергаясь, они, словно бежали куда-то: семенили по полу. Крики, ругань, дым от разрыва гранаты, одиночные выстрелы все смешалось в мозгу. Проклиная себя, что не могу дать отпор, я лишь смотрел на возникший хаос вокруг. Борька засел за пролетом лестницы. Судя по веткам за окном, мы находились на втором этаже. Засел, укрываясь за перилами и палил, палил.
Саня! Ты жив?
Наконец, отметая чувство позорного страха, я дико протяжно заорал:
Боря-я! Я зде-есь!
А-а, значит, жив! откликнулся он. Тогда вот вам, падаль немецкая! стал поливать огнем мой напарник. Держись, лишенец! Я скоро!
Очередь за очередью, выстрел за выстрелом. Пять-шесть подряд. Еще и еще. И снова еще. Пока не иссякли патроны. Последний раз автомат выплюнул пулю, издал холостой щелчок и затих.
Пусто! услышал я разочарованный голос. Пусто, мать вашу в задницу!
Все длилось секунды. Буквально секунды! Я еще не успел броситься на писаря, выбив из рук пистолет, а Скорцени уже кричал в коридор. Кричал, паршивец, на русском:
Сдавайся! Вам отсюда не выбраться.
Это кто там вякает? ответил голос напарника. Русский, что ли? Продался фашисту?
Я немец. И твой товарищ у меня в руках.
Ну, так покажись, если ты немец. Я те ща чачу захерячу! и хохотнул. Даже в таких обстоятельствах мой Борька был Борькой: отважным и смелым бойцом.
Это не ты тот урод со шрамом, о котором нам рассказывал Герхард? Если ты, о у меня припасен для тебя последний патрон.
Двое автоматчиков скрытно придвинулись к лестнице. Мне было видно, как Скорцени покачал головой: мол, не надо. Сам скоро сдастся.
Я оберштурмбанфюрер Отто Скорцени. Тебе говорит что-то мое имя?
А-а так это ты все время за нами бегаешь по всем фронтам? Это из-за тебя мы почти не попали в лапы гестапо? Хочешь, паскуда, сделаю еще один шрам на щеке? Высуни харю я мигом устрою.