Дневник метаморфа
Глава 1. Дорогой дневник
У меня жопа, дорогой дневник, как в демотиваторе с двужопым кентавром. Одни ягодицы человечьи, ими он обращён к зрителю, другие лошадиные, на них озадаченно смотрит. Полная жопа, двойной комплект.
Башка у Макса давно протекала, но всё по мелочи, он был смешным и мирным чудиком, объектом для шуток всей лаборатории, с ведром в тележке, пылесосом позади и тряпками: сухой и влажной. Редкие пегие волосёнки с проседью топорщились на макушке, высокий лоб украшали залысины. Часто улыбаясь, он показывал крупные, желтоватые, тесно сидящие в дёснах зубы.
Утром он зажал меня в вивариуме, среди клеток. Там повсюду громоздились вольеры, боксы и банки, стоял запашок мелочных жизней и величественных смертей во имя науки. Ещё там стояли электрооградки зверских углов, два стола с компами, анализаторы и закрытые боксы для крыс, получивших инъекции раньше. Из тех никто не выжил. Трупики я собирался сжечь в лабораторном мусоросжигателе и начинать новый опыт: намедни привезли вполне земных мартышек. Конечно, животных было жалко, но ещё жальче многих и многих больных людей, с надеждой ожидающих нового препарата. Мы работали над созданием мощнейшего биостимулятора, запускающего эффективную регенерацию в поражённых органах и системах организма. Как на это подписался я, обычный инфекционист, простой человеческий медик, которых в каждой ручейной больничке навалом? Да очень просто корешился с фармацевтами «Нealthy nation», а те сманили тайной. Предложили пойти в новую иномирную лабораторию врачом. Покрутили перед моим любопытным носом не деньгами, а открытием. Профильные статьи в ведущих скопусах, вероятная кандидатская и, о чудо Нобелевская премия в случае успеха грезились мне в вечерних мечтах, но если и мечтать то по-крупному, дорогой дневник, как в поговорке о королеве и миллионе.
Гостил в вивариуме на передержке и абориген на полу стояла клетка с неким водоплавающим существом, довольно крупным, пушистым и тихим, кажется беззубым, которое на коптере привёз рыбнадзорный рейнджер Дмитрий. Рыболовная артель поймала животное сетью и вызвала его по рации, а тот усыпил для института.
Только до обеда, заверил Дмитрий, с хитринкой шурясь. Потом придут зоотехники и заберут в ксенозоо, это что-то интересное, типа местной выдры.
У нас объект закрытый, собственно, осторожно заметил химик Костя, по совместительству инженер по ТБ.
Рейнджер расстегнул свой рюкзак и вынул вязанку вяленой рыбы, чистейшей, свежайшей, прекрасно просоленной, с набитыми икрой жирными животами, дорогой и деликатесной, отливающей янтарём и солнцем.
Пожалуйста! умоляюще сказал он. У меня в ксенозоо родная тётка завкафедрой работает, так очень просит подгонять новинки в контактный зоопарк...
Разумеется, наш химик тут же сдался очень тараньку любил. Клетку он велел поставить к другим, Дмитрий ушёл, и мы благополучно забыли о местной фауне, занимаясь собственной работой.
Кого что интересует, дорогой дневник. Меня, к примеру, зверушки никогда особо не занимали, как и выходы «на природу» с огороженного ксенорешёткой двора. Кровь мозгоеда приносила специально обученная сотрудница в холодильнике, затем пробирка отправлялась в центрифугу, где превращалась в сыворотку, коей кололи животных. Пока, увы, безрезультатно.
Жил я в медотсеке, где имел раскладной диван, компьютер и полку с молекулами, собранными из конструктора. На праздники и выходные «ходил в мир» с единственной в округе нулевой точки ручейников своей лаборатории не полагалось, как поговаривали, по причине тотального контроля Ручья.
Я как раз раздумывал, выбирая из двух неприятных вещей наименее unpleasant effect: уколоть обезьяну сразу, или сделать утилизацию крыс, а потом уколоть, когда кодовые двери за спиной грохнули, закрываясь.
Ну, давай, Коля! Коли! крикнул Макс по кличке Паркинсон, с готовностью подставляя худое, татуированное предплечье.
Я не знаю, с какого дива он решил, что пришла пора опытов на человеке, что уж теперь-то однозначно открыт чудо-препарат от всех болезней сразу, на основе плазмы мозгоеда. Мы и сами не знали, что разработали, как оно будет действовать, и уж тем более как скажется на людях. От предыдущей порции сыворотки крысы самым вульгарным образом сдохли.
Не буду, отрезал я, убирая стеклянный шприц за спину.
Эксперимент не допускал никакого пластика, только
старое доброе стекло.
Ты осёл, тугодум! воскликнул с досадой Макс. Ты хочешь прославиться или нет?! Вот же чудо-сыворотка, просто уколи меня!
А вот дохлые крысы, я пытался вразумить безумца.
Он резко выбросил дрожащую руку хотел выхватить шприц, но я словно почувствовал, что Паркинсон попытается это сделать, и отступил на шаг.
Нельзя, препарат не прошел клинических и биологических испытаний твердил я.
Вот на мне испытания и пройдут! Макс трясся от вожделения, а может просто утренний тремор одолел.
С одной стороны я его понимал никому не хочется в молодом ещё возрасте, в тридцать пять сраных лет, страдать от дрожательного паралича Паркинсона. Мечтая об исцелении, Макс в нашу «Нealth nation» и устроился по программе реабилитации лиц с инвалидностью. Знаете эту дурацкую ручейную фишку, мол, в каждой структурной единице штат должен быть укомплектован одним лицом с инвалидностью, одним иностранного происхождения, одним нетрадиционной ориентации? Иностранцем был фармацевт, норвежцем, гомосеком наш химик, а инвалидом Макс. Этот странноватый тип, объект всеобщего подтрунивания, уже полгода ронял пробирки и вытирал мочу в вивариуме. С другой стороны, я всегда действовал строго по протоколу, придуманному умными людьми отнюдь не просто так.