Взобравшись на мачту и там уцепившись, провели мы всю ночь.
Я провел одиннадцать лет в Австралии, три года на золотых приисках в провинции Виктории, и восемь на приисках Нового Южного Уэльса, преимущественно на берегу реки Турано и его притоков. Я не могу жаловаться, чтоб судьба обидела меня сравнительно с большинством рудокопов; я добыл достаточно золота не только для покрытия издержек, но мог и отложить кое-что. Но во всяком случае цель моя не была достигнута: я не хотел возвратиться домой иначе как с хорошими средствами, чтоб прожить безбедно с моим семейством. Иногда я терял бодрость, но каждый раз, когда я приходил в отчаяние, более счастливая находка или открытые жилы, обещавшие сокровища, возвращали мне надежду и побуждали к настойчивости. Может быть я был слишком честолюбив, а может быть уступал в мудрости одному ирландскому матросу, который в продолжение всего моего пребывания в рудниках Виктории был мне преданным товарищем и верным другом. У честного Мак-Люра была одна только цель собрать достаточную сумму денег для возвращения в отечество, для покупки небольшой фермы и для обзаведения семейством. Во время наших отдыхов под палаткою, когда мы жарили себе бараньи котлеты или покуривали трубки, он рисовал мне картину своего будущего счастья. Зимний вечер. Он сидит у камина между старухою матерью и женою и, попивая маленькими глотками грог, рассказывает свои приключения детям, который ползут к нему на колени. И мечты моего доброго Мак-Люра осуществились. Через несколько лет потом я уже был тогда в долинах Голубых гор он написал ко мне письмо из Ирландии, в котором уведомлял, что у него была желанная маленькая ферма, что мать его мирно доживала век у него под кровлей, что он нашел добрую жену, что в стакане грога не имел недостатка, и имел все данные надеяться, что и дети явятся со временем. Он был счастлив, скромность его вознаградилась.
Об этом долгом периоде моей жизни воспоминания толпятся у меня в голове; они наполнили бы целый том (может быть со временем и издам этот том); теперь же я ограничусь тремя происшествиями, когда я чуть не погиб, и которые дадут понятие о всевозможных опасностях, которым подвергаются искатели золота.
Первые относятся к моему вступлению на поприще рудокопа. Я поселился с Мак-Люром на прииске Форест-Крик, у подошвы горы Александра, в обширной долине, которая была наполнена небольшими белыми палатками и изрыта ямами, в которых работали около пятидесяти тысяч рудокопов. Однажды, после усиленной работы заступом и после промывки земли, не имея ни чаю, ни отварной воды, я имел неосторожность напиться из мутного ручья. В тот же момент меня схватила холера. Перенося
жесточайшие мучения и думая, что решительное лекарство или спасет меня или ускорит смерть, я выпил большой стакан водки, насыпав в него ложечку перцу Я выздоровел.
Через несколько времени мы с Мак-Люром подверглись несчастью, которое для нас было хуже потери жизни: мы рисковали ослепнуть. Когда мы промывали золотоносную землю, рои мух, необыкновенно злобных и упорных, не переставали кусать нам лицо, в особенности глаза, и мы не могли утерпеть, чтоб не прогонять их руками, выпачканными грязью. Грязь эта, проникнув нам в глаза, причинила такое воспаление, что мы не могли их раскрыть. Поэтому нам пришлось день и ночь лежать в постели в полнейшем бездействии. Не могу выразить физических и моральных страданий, перенесенных мною в течение девяти дней, в которые был я лишен зрения. Я думал, что ослепну навсегда, ибо это несчастье не редкость между рудокопами; я видел себя предоставленным самому себе, неспособным добывать кусок хлеба, затерянным в этой полудикой обширной стране, где более чем где-нибудь человек должен пользоваться своими силами. Я желал смерти и призывал ее. Отчаяние мое было так сильно, что в один момент я подумал о самоубийстве и искал револьвер, который обыкновенно лежал у меня под подушкой.
Если б Мак-Люр, испугавшись моего безумного отчаяния, не припрятал пистолет, я конечно застрелился бы Благодарю Бога, что через внимательную заботливость друга, он избавил меня от несчастья явиться перед ним, совершив такое преступление.
Третий случай и я удивляюсь, как я не погиб тогда произошел в конце моего пребывания в Австралии. Я занимался эксплуатацией Пальмерс-Окей-Крика, одного из притоков реки Турона. Однажды, когда мои рабочие вышли обедать, и я распологал последовать их примеру, мне пришла мысль пройти в углубление, которое я велел прорыть в склоне горы, чтоб убедиться, нужно ли укрепить внутренность новыми подпорками. Не успел я войти, как часть свода обрушилась на меня. Я был опрокинут и погребен под массой обломков. Я кричал, но тщетно, ибо мои люди были очень далеко и не могли меня слышать. Я уже полагал, что мне суждено было умереть, и задыхался полураздавленный. К счастью, обрушившаяся земля была мягкая и рыхлая; начав двигаться, я почувствовал, что она уступала; я удвоил усилия и мало-помалу успел освободиться и выйти из своей могилы. Я пополз к товарищами, едва держась полумертвый. Кости у меня были целы, но вероятно, вследствие сильного давления у меня что-нибудь повредилось внутри, ибо я проболел очень долго. Я должен был возвратиться в Сидней, где выздоровел только после восьмимесячного лечения.