Вот мы подошли к концу песчаного берега, вдруг из воды выскакивает огромный морской лев; он со страшным ревом бросается на нас. Мы разбегаемся в разные стороны; животное останавливается в нерешительности, не зная на кого броситься. Джорж ближе всех к тюленю; он подбегает к зверю, в ту минуту, как он обернулся в мою сторону. Животное удивляется смелости нашего товарища и хочет броситься на него. Но в эту минуту Джорж ударяет его своей дубиной по переносице, между глазами. Ошеломленный
лев падает, но еще жив и несколько минут бьет его своими плавниками, наконец лежит неподвижно: он убит.
Животное, удивленное, хотело броситься на него.
Для того, чтобы убить тюленя, не надобно ударить сильно, следует попасть только по самому чувствительному месту, а именно по переносице, как это ловко сделал Джорж.
Нас очень удивляло сперва, что у этих ластоногих очень много крови, и к тому же горячей крови, хотя это слишком уже известная вещь для всех натуралистов, но мы ее не знали. Когда мы стали выпускать кровь из тюленя, то из раны полился целый поток, который заструился по гравию и окрасил воду залива на довольно большом пространстве.
Только что мы покончили с тюленем, как из воды вышли три самки с пронзительным ревом; им тотчас же отвечал слабый лай из леса. Мы оставили старого тюленя и пошли в лес на крики молодых; вскоре мы увидели трех маленьких, которые сидели под склонившимся толстым стволом дерева. Один из них вышел вперед и громко кричал, отвечая на зов самок; два других трусливее, выглядывали из-за него. Лишь только они увидели нас, как быстро спрятались под деревом, потом, как бы инстинктом понимая, что мы их враги, выскочили, и поползли, как могли скорее. Несмотря на то, что они ползли быстро, мы вскоре их догнали, потому что здесь лес был реже и не затруднил наших движений. Они видели, что не могут уйти от нас, остановились у корней дерева и, догадываясь о нашем намерении, смотрели на нас глазами, полными слез, которые как бы молили нас о пощаде. Я никогда не забуду жалостных мордочек этих бедных животных. Мы были тронуты и долго не решались их убить, но необходимость заставила нас решиться. Не без отвращения и не без угрызения совести, мы совершили это избиение несчастных.
Так как мы не могли унести с собою трех молодых и старого тюленя, к тому же от старшего был удушающий запах, то мы взяли только молодых. В продолжение нескольких дней они составляли нашу единственную пищу.
Понедельник, 22-го. Ветер северо-восточный. Вчера у нас была буря с необыкновенно сильным шквалом. Сегодня погода пасмурная, тучи не так быстро несутся по небу; несколько раз шел ливень с мелким градом.
В последний раз, как Мусграв, Алик и Джорж ходили на "Графтон" за досками, они принесли четырехугольный ящик; он стоял в каюте подле перегородки, которая отделяла ее от трюма, внизу подле лестницы, ведущей в люк. Ящик был окован жестью и разделен на два отделения; в нем мы прежде держали муку и сухари, чтобы их не съели крысы, находившиеся на корабле. Две крышки на петлях, прикрепленные к внутренней перегородке были немного больше ящика и выступали над его боками; мы крышку покрыли клеенкой, и таким образом сделали отличный стол.
Мы поставили его к северной стороне хижины под одним из маленьких окошечек; для Мусграва и меня он служил шкапом. Над ним мы повесили хронометр, инструменты для мореплавания и библиотеку. Это название покажется, может быть, слишком громким, потому что у нас было всего четыре книги, один экземпляр Священного Писания, Потерянный рай Мильтона и один, или два английских романа, в которых недоставало нескольких листов. Два журнала, в которые мы вносили ежедневные происшествия, поставили рядом с книгами. Маленькое зеркало в рамке из красного дерева повесили на стену подле окна.
По обе стороны шкафа, в двух углах хижины, Мусграв и я поставили кровати; его кровать стояла подле двери, моя подле печки. Надо сказать, что кровати были очень грубой работы; это было ни что иное, как длинные ящики на четырех толстых ножках, воздух
мог свободно проходить под ними. Эти ящики были наполнены до половины сухим мхом, который мы постоянно переменяли. Хотя мох не мог сравниться с перьями или волосом, но все таки был мягче досок, на которых мы спали в палатке.
Алик, Джорж и Гарри поставили свои кровати на другом конце комнаты, вдоль стен.
Посереди хижины стоял стол, сделанный также, как и дверь, из самых гладких и крепких досок; стол был в шесть футов длины и три ширины. Две скамейки, также сколоченные из досок, стояли вдоль длинных сторон стола.
У стены, подле двери, в ногах постели Алика мы поставили другой стол поменьше, для стряпни. На двух полках, повешенных над кухонным столом, стояла наша посуда (я так называю все хозяйственные принадлежности, которые мы взяли с "Графтона" и наши лампы, когда они не были в употреблении. Эти лампы были очень простой работы, мы их сделали из старых жестяных ящиков от консервов; светильнями служили парусные нитки, сплетенные вместе, маслом тюлений жир.
Для того, чтобы не загромождать нашу хижину, мы сколотили три небольшие треугольные полати в углах хижины и сложили на них остатки парусов и снастей "Графтона".