Эти отвратительные насекомые нас преследовали ужасно, и мы брали всевозможные предосторожности, чтобы их не тревожить. Большое количество голубых мух влетало в нашу палатку, и везде положили свои яйца; по мере того как Гарри выносил вещи из палатки, мухи целой тучей поднимались и, не вылетая на воздух, садились на внутренние стенки палатки. Когда огонь быть разложен и дым наполнил всю палатку, мухи залетали еще сильнее, закружились с нестерпимыми жужжанием и, наконец, вылетали вон.
Благодаря этими отвратительными насекомым, к нам прилетали чудесные птички. Они летали вокруг нас и садились на кусты подле самой палатки.
Первый прилетел к нам маленький голубой robin с сероватой грудкой, с красными пятнышком посередине. У птички был звонкий, чистый и серебристый голосок. Несколько таких птичек собирались перед входом палатки и на полу ее; они грациозно склоняли головки на сторону, внимательно на нас смотрели блестящими глазками и следили за всеми нашими движениями. Они с жадностью глотали голубых мух, ловили их на лету, хватали с наших платьев и даже пальцев.
В соседнем лесу водились еще зеленые попугаи с красной головкой; мы удивлялись, каким образом живут здесь эти южные птички на сыром и холодном острове. Они встречаются по большей части в тропических странах. Наши попугаи, казалось, были вполне довольны своей судьбой. Может быть их занес сюда какой-нибудь ураган с Новой-Зеландии. Они поселились в вечнозеленых кустах Аукландских островов, нашли бесчисленное множество семян для пищи и акклиматизировались.
Самая обыкновенная и, вместе с тем, интересная птица, которая живет на Аукландских островах зелено-коричневого цвета сверху и желтоватого снизу, она насекомоядная. Ростом она не больше канарейки, и точно такая же веселая певунья. Все равно, хорошая ли, дурная ли погода, она поет не переставая. Когда мы проходили по лесу, то эти птицы летали вокруг нас или садились на деревьях. Пение кругом нас не умолкало. Эти милые птички расправляли свои перышки, взглядывали друг на друга и выводили звонкие и мелодические нотки. Иногда, чтобы заставить их петь еще больше, я начинал свистать; тогда все птички пели разом, так что казалось, будто находишься в птичнике. Еще видели мы какую-то черную птицу величиною с дрозда: перья на шее длинные, как у петуха, и образуют пушистый ошейничек. Перышки ошейника с бронзоватым отливом; спереди, на грудке два белых легких пера, которые походят на манжеты, и потому дают ей сходство с англиканским священником.
Этих перелетных птичек преследует с яростью что-то в роде европейского сокола, очень часто встречающегося на Аукландских островах. Мы видели этих хищных птиц подле берега на сухих деревьях; они сидели обыкновенно по двое вместе, неподвижные и молчаливые; головы их совершенно уходили в плечи, и только зоркий глаз смотрел на все окружающее.
Посредством дыма мы освободились наконец от тучи докучливых мух и занялись тюленем. Это было годовалое животное, оно весило около ста кило. Кожа его, которую принес Мусграв, была покрыта короткой и гладкой шерстью коричневато цвета с серебристым отблеском. Гарри рассучил веревку на несколько концов, взял часть животного и привязал к изогнутой ветке дерева; подле повешенного куска я развел огонь и поворачивал жаркое к огню небольшой
палочкой, которую вырезал в лесу; к обеду наше жаркое было готово.
Я развел огонь и поворачивал жаркое к огню.
К полудню товарищи вернулись; они принесли с собой компас "Графтона", некоторые из парусов, все что успели захватить с собою из столовых и кухонных принадлежностей, большой железный котел и наши сундуки. Кроме всех этих вещей, они привезли бочки и оставили их на берегу, но так, чтобы их не унесло приливом.
Через несколько минут мы сидели кругом нашего жаркого на досках перед входом в палатку. Черное, грубое, сальное и вонючее мясо тюленя нам показалось очень дурным кушаньем, но чтож делать, мы должны были привыкать к нему. Ежели мясо молодого тюленя было нам отвратительно, каково же будет есть старых тюленей? А это будет наверное: потому что нам придется есть то, что попадется под руку.
Когда мы пообедали, то открыли наши сундуки и вынули оттуда вещи и стали их сушить. К счастью, мой порох не подмок; он был закупорен в жестяные ящики, по фунту в каждом. Хронометр Мусграва также нисколько не пострадал от дождя и от бури; он даже не остановился несмотря на удары "Графтона" о подводные камни. Кроме того, с нами были: секстанты, металлический барометр и термометр Фаренгейта; все инструменты были целы и невредимы. Все остальное: наши морские карты, несколько книг, которые мы взяли с собой, и наши вещи (к несчастью мы взяли их очень мало, рассчитывая на короткое путешествие) промокли насквозь.
Мое ружье покрылось ржавчиной; пока я его чистил, товарищи развесили на деревьях платье и белье и развели вокруг несколько больших костров.
К вечеру все высохло; мы внесли вещи в палатку, закутались в сухие одеяла и легли спать.
Ночью пошел опять дождь; мы увидели, что в таком климате палатка недостаточна, и надо во что бы то ни стало построить деревянный дом.