Суханов еще только подумывал подняться из-за столика, а уже почувствовал такую вялость в ногах, что невольно схватился за переборку, виновато улыбнулся, решив, что за ним наблюдают, но никто даже не обратил на него внимания каждый был занят собою, улучил момент, когда палуба стала немного остойчивей и не убегала из-под ног, и спотыкающимися шажками подошел к Рогову, сам снял с него наушники.
Поднимитесь внутренним трапом на надстройку, Рогов... Глотните воздуха. Слышите меня, Рогов?
Так точно, сказал Рогов, машинально поднялся и, скользя по палубе, упал в объятия Суханова.
Ветошкин с неудовольствием подумал: «Понятно, битый небитого везет».
Не распускайтесь, Рогов, грубовато сказал Суханов, сам чувствуя, что опять слабеют ноги. Ступайте тверже, Рогов.
Так точно, с трудом промолвил Рогов.
«Тоже мне годок, подумал Ветошкин. Да разве это шторм. Дерьмо это, а не шторм!»
Суханов сел на место Рогова, приладил к голове наушники, взялся за настройку, только теперь поняв, чему улыбался Ловцов: неподалеку от «Гангута», а может, сопровождая его, резвилось стадо дельфинов, посвистывая и хрюкая, видимо, они пришли в места скопления рыбьих косяков. Суханов повернулся к Ловцову, легонько толкнул его локтем, спросив одними губами:
Дельфины?
Ловцов кивнул, и по его губам Суханов понял: «Давно».
А больше никого?
У самой кромки будто одно время что-то замаячило. Сколько ни пытался потом поймать хотя бы еще разок, ничего не получилось. Жалко, что командир не поднимает вертолет.
Так, видимо, надо... К тому же шторм.
Соглашаясь, что и шторм, и так надо, Ловцов кивнул головой и тут же прижал наушник свободной рукой, пытаясь, кажется, распознать то, что не ухватывала станция, но из этого ничего не вышло, и он опустил руку.
Хорошо бы покурить, товарищ лейтенант, сказал он, будучи уверенным, что Суханов не услышит его, но Суханов услышал.
Вернется Рогов, отпущу вас.
Рогов не появлялся долго. Когда же вернулся, тихо и робко попросился на свое место, чувствуя себя виноватым, и Суханов уступил ему место, не спросив даже, почему тот так долго торчал наверху.
Волной окатило, сказал Рогов. Забежал в машину подсушиться. Он подождал, не скажет ли кто чего, но так как все промолчали, то он сказал сам: Шпарит там... Прямо через ходовой мостик.
Не отвлекайтесь, Рогов... А вы, Ловцов, можете сходить покурить. Мичман, подмените Ловцова.
Есть, сказали в один голос Ветошкин с Ловцовым, и Ловцов вышел из поста, а Ветошкин, устроясь поудобнее на его месте, привычно, даже не отдавая себе отчета в том, правильно ли он поступает или неправильно, взялся за настройку. «Вот и возьмите нас за рупь двадцать, недовольно подумал он. Там, дома, накричали, что я отпустил Ловцова покурить, а тут сам извольте бриться... Никакого постоянства».
Ветошкин ворчал зря. Он, к сожалению, не разглядел, что в последние две-три недели в Суханове произошел надлом, он словно бы утратил одни представления, не обретя еще других. Впрочем, самому-то человеку кажется, что он остается неизменным едва ли не всю жизнь, вот только сердцу порой не хватает места в груди да в ногах начинает похрустывать, а так что ж все в норме, хотя эта норма давно уже уменьшилась
вполовину.
Суханов не понимал, что с ним происходит, да он и не хотел этого понимать, временами забываясь, временами тоскуя, перебирая тогда в памяти все несложные перипетии его короткого знакомства с Наташей, но чем дальше время превращалось в расстояние, а расстояние сливалось со временем, ему все больше казалось, что перипетии были счастливыми и Наташу он знал так давно, что даже невозможно было припомнить, когда же они познакомились. «А может, ничего не было и нет? думал Суханов. Ни Наташи, ни домика возле Аниного камня, ни самого камня. Все предельно просто: ничего нет, а есть только мои чувства, которые словно бы превратились в воспоминания. Придумали же люди сказки. Вот и я придумал... Но если ничего нет, то почему мне тревожно? Мне-то почему тревожно?»
Суханов как бы по наитию поднял глаза и, к стыду своему, заметил, как переглянулись Ветошкин с Ловцовым Суханов не обратил внимания, когда тот вернулся и сел за «пианино», и ему стало неприятно и обидно, что он опять пошел к ним с распахнутой душой, а они, кажется, снова что-то утаили от него. «Ну и черт с вами, равнодушно подумал он. Не больно и хотелось».
Товарищ лейтенант, прижимая наушник рукой, доложил Ловцов, перехвативший взгляд Суханова и тоже почувствовавший себя неудобно. Надводная цель. Пеленг... Дистанция
Есть, сказал Суханов и потянулся за микрофоном. Ходовой, пост акустики. Есть цель. Пеленг...
Добро, Суханов, попытайтесь классифицировать.
Но цель ушла из зоны слышимости, и классифицировать стало нечего.
Мичман, душа вон, где цель? Где цель, я спрашиваю?!
Ветошкин сдвинул правый наушник на затылок, обиженно сказал:
Мы же в пассивном режиме. Прикажите перейти в активный.
Ходовой... Цель не прослушивается. Разрешите дать посыл? попросил Суханов, помня свою ошибку с учебной целью.
Не мельтешите, Суханов, сердитым голосом тотчас отозвался командир. Продолжайте работать в прежнем режиме. Докладывать постоянно.