Ковалев придвинул к себе стакан и опять подумал: «Где находится стог, в общих чертах известно. Есть ли в нем золотая иголка бабушка сказала надвое. При этом соблюдать законы международного права».
Он позвонил Сокольникову.
Свободен? Зайди ко мне. И когда тот вошел, глазами указал ему на стул, подвинул бумагу, сам допил чай и откинулся на спинку кресла, только потом спросил: Ну как, комиссар?
Сокольников пожал плечами.
Но ведь мы, по-моему, ничего другого и не ожидали.
Честно говоря, я не очень понимаю, почему они выбрали этот район. Тут нет больших морских дорог, на которых можно легко укрыться за шумы торгашей. Тут же никто не ходит.
Так, может, это их и устраивает? осторожно спросил Сокольников.
Допускаю, что это их устраивает. Но они тут скорее вступят с нами в контакт. Впрочем...
Сокольников спросил с надеждой:
У тебя есть идея?
У меня есть задание, сказал Ковалев. И если мы с ним не справимся, командующий повторит его «Полтаве» или «Азову» с выражением, разумеется, мне своего неудовольствия.
Это-то я все прекрасно уяснил еще в училище. Но мне хотелось бы знать, где идея?
А вот идеи, комиссар, нет. Ковалев грустно улыбнулся. Пока нет, но убежден, что вертолет пока трогать тоже не следует. Пусть постоит в ангаре. Пусть до поры до времени его у нас не будет.
Собственно, до этого никому и дела нет. Насколько я понимаю экраны локаторов пусты.
А спутники?
Ах да, сказал Сокольников, спутники. Они раздевают нас, как последних шлюх.
Взаимно, сказал Ковалев, взаимно. Скоро в гальюн просто так не сходишь, а сперва подумаешь, фотографируют тебя или не фотографируют, чихнуть тебе или погодить.
Ты наговоришь...
Не нравится? Зато наглядно. Я поднимусь сейчас на мостик, поколдую со штурманами над генеральной картой, а ты сходи к акустикам. Кажется, ты брал Суханова в поход под свою ответственность? словно бы к слову, легонечко съехидничал Ковалев.
Все мы находимся под твоей ответственностью.
Тем более... Разъясни им, что мы на них надеемся.
Ковалев убрал пакет в сейф, и они разошлись: Сокольников спустился к акустикам, а Ковалев поднялся на мостик.
Локаторы чисты, как святая девственница, сказал Бруснецов. И чайки исчезли. Мы остались в этом прекрасном мире одни.
Дальше будет еще тише, заметил Ковалев. Так что привыкай, старпом. Местечко они себе неплохое облюбовали.
А вдруг их тут нет?
По директиве, должны быть... сухо промолвил Ковалев, подумав: «Типун тебе на язык», и огляделся. Океан накатывал зеленые, облитые солнцем и поэтому словно бы глянцевые, волны, от которых несло теплом. Иди в низы и занимайся своими делами.
Есть, сказал Бруснецов и не стал дожидаться повторного разрешения, скатился вниз на поручнях.
Ковалев вышел на открытое крыло, ощутил, как на него пахнуло прелью, решил: «Пора, кажется, обряжаться в тропические тряпки» и крикнул в рубку:
Вахтенный офицер, вызовите на мостик интенданта!
Он опять огляделся: что-то сокрыто там, в этой толще зеленой воды, и сокрыто ли что? Ему не хотелось поднимать в воздух вертолет, хотя и дураку было ясно, что без него надежда на одну корабельную акустику, пусть самую новейшую и самую хваленую, была весьма призрачной. В отличие от надводных кораблей, которые помимо слуха акустики обладали еще и зрением радиолокацией, лодки на боевой позиции, подобно кротам, обладали только слухом, но этот слух заменял им и зрение, и, значит, они вынужденно слышали лучше надводных кораблей. Ковалев отлично сознавал, что, окажись лодка в этом районе, она первой вступила бы в контакт с «Гангутом» и могла бы весьма долго, не меняя сути своего задания, иначе говоря, оставаясь на своей боевой позиции, находиться вне поля слышимости «Гангута». Она здесь, но ее же и нет, этой золотой иголки в огромном стогу сена.
Ковалев, разумеется, мог бы поднять
в воздух вертолет и тем самым несколько облегчить свое положение, но при этом у него не было полной уверенности в том, что он сам не оказался бы в положении зверя, которого выследил охотник. Он не хотел раньше времени раскрывать себя: мало ли за каким чертом забрался в низкие широты одинокий корабль, возможно, испытывает новыенавигационные приборы или отрабатывает задачи в условиях одиночного плавания, а может, и то и другое, вместе взятое, словом, Ковалев решил немного повременить, чтобы прояснить обстановку. Если бы удалось выполнить задачу, в этом сочли бы заслугу всего экипажа, но если они все-таки сожгут впустую десятки тонн топлива, вся вина падет на его голову. Ковалев и это знал, поэтому и не спешил приходить к однозначному решению, а если оно подспудно и созревало в его голове, то ему пока что не хотелось ни с кем им делиться. Все могло сложиться, скажем, так, но в силу только одной неучтенной мелочишки любая блестящая идея обращалась в химеру.
Увлеченный своими мыслями, он не заметил, как у него за спиной появился корабельный интендант и уже дважды покашлял в кулак, привлекая к себе внимание, даже говорил при этом:
По вашему приказанию...
Наконец Ковалев повернулся к нему, пытаясь вспомнить, зачем он его вызывал.
Жарко? спросил он.
Жарковато, товарищ командир.