Во! неожиданно сказал Ветошкин. Должно быть, дельфины прошли.
Суханов даже вздрогнул так ему захотелось послушать дельфинов, хотя и подумал: «Знаем мы этих дельфинов» и с напускной сердитостью сказал:
Лодку не провороньте.
Ветошкин по опыту знал, что лодку следует ожидать минут через двадцать пять тридцать, не раньше, поэтому и слова Суханова, как никчемные, пропустил мимо ушей. Он вообще умел уходить от ответов, если считал это за благо, чтобы потом в удобный момент подать свой голос и подсказать, что к чему да что за чем. Он не стал бы мичманом, если бы не был Ветошкиным, и наоборот, не был бы Ветошкиным, если бы не стал мичманом. Мужик, конечно, он был колоритный: широкий в кости и плотный, одолеваемый небольшим в самый раз! брюшком, носил рыжеватые прокуренные усы, которые казались на его широкоскулом лице такими естественными, словно бы он с ними и родился, а небольшие глаза, хитрущие и плутоватые, умел при нужде прятать, впрочем, мужик он был умный и многомерный. В противоположность ему Суханов и костью не вышел, и брюшком еще не обзавелся, но был подвижен, как ртуть, и хитрить не научился, словом, чувств своих скрывать не умел; впрочем, если уж быть честным до конца, следует признать, что гонор он уже успел нажить, даже не то чтобы нажил, а словно бы получил его из рук начальства вместе с кортиком и погонами. Гонор, разумеется, в приказе помечен не был, и адмирал, вручая кортик и погоны, даже представления о нем не имел, но ведь на любое дело можно посмотреть с разных точек: адмирал, который уже отяжелел от своей власти, видел все в одном свете; Суханов же, мечтавший только об этой власти, видел, правда, мало, зато многое ему рисовалось воображением, отсутствием которого довольно-таки впечатлительный Суханов не страдал.
«Гангут» шел ровно, содрогаясь лишь от собственной мощи, которая рвалась из всех его четырех машин, вздрагивали переборки, в коридорах гремела вентиляция, словом, обстановка была корабельно-домашняя, ничем не напоминавшая боевую.
Опять запищали, сказал радостным голосом Ветошкин, невольно шевеля усами, словно бы улыбаясь ими. Тут, должно быть, целая семейка: папа с мамой и детки. И даже бабушка.
Суханов снова непроизвольно вздрогнул и потянул к себе наушник.
Дайте-ка я послушаю.
Ветошкин даже вжал голову в плечи, усы у него перестали шевелиться и тревожно замерли. Он испуган но взглянул на Суханова, едва повернув голову.
Не время, товарищ лейтенант.
Давайте, давайте, не первый год замужем.
Устраиваясь поудобнее, как будто собирался сидеть здесь вечно, Суханов даже крутанулся туда-сюда на вертящемся стуле, прижал поплотнее наушники, и ему вдруг показалось, что он услышал голоса дельфинов, заулыбался, дескать, возьмите-ка нас за рупь двадцать, мы и сами с усами, взялся за настройку. Лучик на экране словно бы споткнулся и опять побежал споро и ровно. Ветошкин даже крякнул от досады, буркнув:
Нашли тоже время...
Суханов не слышал его, все еще улыбаясь, погнался за дельфинами, которые явно уходили из сектора слышимости, а может, их и не было совсем, может, Ветошкин придумал их, а Суханов поверил в это?
Суханов, послышался голос командира. Мы на боевом курсе. Где цель?
Суханов словно бы не понял, чего от него требовал командир, его в эту минуту очаровали дельфины, которые все ускользали и ускользали от него а может, их и на самом деле не было? а он все гнался и гнался за ними и вдруг как будто очнулся, поняв, что произошло нечто страшное, засуетился, передал наушники Ветошкину, сползая со стула.
Я спрашиваю, Суханов, где цель? Ковалев сделал паузу, видимо, перешел к экрану, дублирующему станцию на мостике. Собственно, чем вы там занимаетесь?
Суханов не знал,
чем он занимается, он даже не очень отчетливо представлял, чем должен заниматься в создавшейся обстановке, начал лихорадочно просчитывать в уме всевозможные варианты, чтобы отыскать среди них тот единственный, счастливый, ухватиться за него, как за соломинку, и тогда тихо сказал Ветошкин:
Есть цель... Дистанция четыре кабельтова, пеленг...
Суханов сжал потной ладонью микрофон «каштана», поднес его к губам и прокричал, еще не понимая, спасение ли это его или позор:
Есть цель! Дистанция...
Что вы говорите?! довольно-таки простовато и совсем не командирским голосом спросил Ковалев.
Так точно, товарищ командир, обретая уверенность, повторил Суханов, дистанция три кабельтова.
На мостике непривычно долго молчали, наконец Ковалев промолвил усталым голосом:
Какие три кабельтова... Лодка давно торпедировала нас. Мы с вами покойники, Суханов. Он помолчал. Вы что, сами сидели за «пианино»?
Только теперь до Суханова дошел весь ужас его положения, и ему стало стыдно: перед Ловцовым, которого он недавно начальственно не пустил покурить, перед Ветошкиным, перед самим собой, перед той своей фотографией, ловко прилепленной им к переборке, перед Сокольниковым, заставшим его за этим занятием, и он уже не знал, куда ему смотреть и что говорить.
Так точно, товарищ командир.
Это знаменитое «так точно» вывозило из трудных положений не одно флотское поколение, и ему следовало бы поставить памятник, как ставят их, скажем, литературным героям.