Сокольников сбросил с себя куртку, спрыгнул с «пьедестала» на палубу, размял ноги, подумав о командире: «Как он часами сидит?»
Пожалуй, ты прав, сказал он. С твоего позволения спущусь в низы, погляжу, что там делается.
Что там может делаться... Ковалев усмехнулся: Морякам снятся невесты, молодым лейтенантам адмиральские звезды.
Сам-то давно ли перестал мечтать?
Не отпустят в академию, и кончатся мечты: отдадут мои звезды другому.
Почему не отпустят отпустят, понятное дело, сказал веселым по привычке голосом Сокольников.
Прежде чем спуститься в низы, он вышел на крыло мостика. Ветер дул несильный, видимо, угасал, и в затишке было уже тепло. Небо заметно посветлело, хотя звезды роились еще густо, и та желтовато-серая полоска на востоке снова померкла. Сокольников закурил, курить, собственно, ему не хотелось, сказалась привычка: раз вышел на крыло, закуривай, затянулся раз, другой и, почувствовав во рту горький вяжущий привкус, швырнул сигарету за борт. «Не надо бы бросать-то, машинально подумал он. Моряков от этого отучаем, а сами...» Он оглянулся: вахтенные сигнальщики были на другом борту, облегченно вздохнул и спустился на шкафут.
В недавнее время Сокольников неожиданно
обнаружил в себе странное свойство: он и курил, и чай пил, и умывался по утрам, зубы чистил, даже свежую рубашку надевал не осмысленно, как бы решив заранее, что надо сделать и то, и это, а по привычке, даже словно бы по наитию. Сперва он как будто бы все это запрограммировал в себе, а теперь счетное устройство само выдавало готовые решения, выстроенные в жесты и поступки. «Черт знает что, подумал на этот раз в сердцах Сокольников. Так не долго и медвежьей шерстью обрасти».
Он перешел на правый борт правая дверь на шкафуте редко наглухо задраивалась, и с низов на него пахнуло теплым машинным маслом, пенькой, видимо, где-то свалили в кучу пустые мешки, свежим хлебом, который решили испечь корабельные пекари, чтобы не растерять профессиональные навыки. «Хорошо бы сейчас намазать теплую горбушку сливочным маслом», подумал Сокольников, невольно сглотнув. Он, конечно, мог постучаться в хлеборезку, и там, безусловно, и хлеба нашли бы свежего с маслом, достали бы и кружку чая, заваренного до дегтярной черноты, но он подавил в себе искус и по-матросски, «летом», держась только руками за отполированные поручни, съехал в кубрик.
Из-под синего ночного фонаря тотчас же вышел дневальный, приложил руку к бескозырке, начал было докладывать, но Сокольников опередил его:
Все нормально? «Годки» не балуются?
Так точно, товарищ капитан третьего ранга, нормально.
Сокольников постоял, пробежал взглядом по лицам, едва белеющим в сизоватой полутьме, заметил улыбающегося во сне моряка и сам улыбнулся. Тому явно снилась невеста, а, может, и не невеста, а, может, и еще что-нибудь мало ли у моряка радостей во сне. Дневальный проводил Сокольникова до двери, и Сокольников в коридоре нос к носу столкнулся с главным боцманом мичманом Козлюком. Козлюк выглядел весьма живописно: в тропических тапочках на босу ногу, в цветастых трусах, в синей форменной куртке и при фуражке. В руках он держал наперевес духовое ружье, и по тому, как сосредоточенно оглядывал магистрали и темные закоулки, было похоже, что он решил поохотиться на ларисок. С некоторых пор крыс на флотах окрестили ларисками, а тараканов стали называть стасиками. Сокольников хотел было улыбнуться, но сдержался Козлюк не терпел, когда над ним подшучивали.
Как охота, боцман? спросил Сокольников вполне серьезно.
Козлюк вздохнул:
Да что охота, товарищ капитан третьего ранга. Можно сказать, что никакой. Одна лариска за ночь, да и та, можно сказать, недоносок. Прошлой ночью, правда, двух шлепнул.
Не поранишь ненароком кого-нибудь?
Что я, безмозглый, что ли? обиделся Козлюк. У меня рука твердая.
А может, лучше отравы присыпать?
Козлюк насупился, подергал за мочку уха, видимо, задумался.
Присыпать-то можно, только ведь она, паскудина, подыхать заберется за обшивку. Потом вони не оберешься. Он опять дернул себя за мочку. Не-ет, капкан с ружьем надежнее.
Вот и проваландаешься с ними весь год.
Зачем год мне и месяца хватит.
Тебе виднее, конечно, сказал Сокольников. Только командир начал сильно сомневаться в твоих охот ничьих способностях.
Цыплят по осени считают, благоразумно заметил Козлюк.
«Как бы не пришлось зимой считать», подумал Сокольников и тихо вступил в соседний кубрик. Там все повторилось: появился дневальный, приложил руку к бескозырке, начал было докладывать...
Все спокойно? опередил его Сокольников.
Этот дневальный был его старый знакомец, приходил к нему несколько раз: сперва предлагал создать кружок фортепианной музыки, видимо, с тайной, а может, и с явной мыслью стать его руководителем, потом просил за жену, которая жила, по его словам, в скверных условиях. Сокольников, что называется, проникся доверием к моряку фамилия его была Силаков, это теперь Сокольников хорошо вспомнил, но скоро выяснилось, что Силаков имел такое же отношение к музыке, как сам Сокольников к племени пигмеев с верховьев Конго. И жены у Силакова не было, а было похоже, что он дурил его, Сокольникова, но Сокольникова это не столько обижало, сколько обескураживало.