Лево пять, приказал он вахтенному офицеру, и не успел тот отрепетовать команду рулевому, как из-за кораблей вышел портовый буксиришко с длинной трубой, которая чадила и дымила на всю гавань, буксиришко этот, по всей видимости, был ровесником Цусимы. Отставить лево пять... И тихо, но весьма определенно выругался: Черт знает, куда только смотрит дежурная служба!
На берегу во все века служили одни путаники, подал голос из своего угла Сокольников. Когда он поднялся на мостик, никто не видел, к этому, собственно, привыкли: он и появлялся неожиданно, и исчезал незаметно, стараясь поменьше привлекать к себе внимания. Макаров еще, Степан Осипович, матросский, так сказать, адмирал, об этом говорил.
Ковалев деланно удивился:
Да неужто ты с ним служил?
Книжечки почитываю, людей добрых слушаю.
Люди такого могут наворочать... промолвил Бруснецов. Товарищ командир, по носу чисто.
Вижу. Лево пять.
«Гангут» обогнул корабли на внутреннем рейде, повернул потом вправо, миновал боны и выбрался на внешний рейд, на котором его поджидала «Полтава». Задача их совместного плавания сводилась к тому, что сперва «Полтава» возьмет на себя роль корабля-мишени, по которой пустит торпеды «Гангут», а после этого такой мишенью станет «Гангут». Отстрелявшись, они разойдутся в разные стороны и, каждый по своему плану, поставят в ночь мины.
Ковалев снял микрофон, включил все корабельные трансляции.
Товарищи, сказал он, стараясь говорить отчетливее, мы вышли в море для проведения торпедных стрельб и постановки мин. Надеюсь, что торпедисты и минеры не посрамят чести «Гангута» и не падут так низко, как это произошло в прошлом походе с акустиками. Командир.
Крутенек ты сегодня, тихим, словно бы крадущимся, голосом заметил Сокольников.
А я не с той ноги встал. Думал нынче в академию уйти. Теперь вряд ли отпустят. А у меня в запасе всего год. Потом «прости-прощай, подруга дорогая».
Попросись хорошенько.
Попросился бы, да Сухановы следят шибко. Не успеваешь за ними подтирать.
Что уж ты их всех под одну гребенку!
Да нет у меня, комиссар, двух гребенок. Одна она у меня. Вот и стригу всех под нее.
В море было ветрено, поверх остаточной зыби шла новая волна, и начало заметно покачивать. Корабли разошлись в разные стороны, чтобы после полудня (время было согласовано с расхождением в одну-две минуты) прийти с разных сторон на полигон и там произвести действо, называемое торпедными стрельбами. «Гангут» свернул в сторону от столбовой морской дороги, и чайки скоро отстали, снежинками растворясь в голубой бездне. Даже радары не могли нащупать никакого плавающего предмета, только высоко в небе летел серебристый самолет, оставляя после себя пушисто-белый след, который, растекаясь, терял свои зримые очертания.
Командиры групп и команд, коим сегодня предстояло участвовать в деле, ходили в лейтенантских званиях не первый год, и Ковалев был за них спокоен. «За каким чертом сам полез слушать лодку, невесело подумал он о Суханове. И каким образом он прошляпил ее? Это же надо так сработать!» Ковалев покачал головой: дескать, всякое случалось на его веку, но вот чтобы такое!.. Он опять крутнул головой и позвал:
Старпом, спуститесь к торпедистам. Проверьте готовность.
Есть, сказал Бруснецов, переждал минуту для солидности и спустился на шкафут. Ковалев пожал плечами: вечно этот Бруснецов со своими штучками, сказал «есть», так нечего вальяжничать, впрочем, Бруснецов, видимо, уже примерялся к командирскому креслу, которое на всех кораблях было приподнято «на пьедестал», чтобы был лучше обзор. Хотя Ковалев иногда и бурчал на Бруснецова, считая его педантом, даже в некотором роде тугодумом, но иного себе старшего помощника не желал. Когда Бруснецов ложился спать и когда вставал этого никто не видел, его почти всегда можно было застать бодрствующим, хорошо выбритым и обязательно в свежей, тщательно выглаженной рубашке, которую он менял едва ли не два раза на дню. Большую приборку он принимал по старинке: имея в кармане пару белых носовых платков, под ноги себе не смотрел, а старался дотянуться рукой в такую шхеру, куда и стасик не всякий заползал, при этом ругался нещадно, за что получил среди моряков прозвище Чистоплюй.
Больше всего от Бруснецова доставалось лейтенантам, мичманов же он уважал, многих величал по имени-отчеству, выделяя среди прочих Ветошкина, с которым начинал свою лейтенантскую молодость. Став командиром боевой части семь, он неожиданно отпросился на командирские курсы, а возвратясь с них, получил назначение опять на «Гангут», теперь уже старпомом. Все это прекрасно знал Ковалев и тем не менее не переставал удивляться чудачествам, с его точки зрения, своего старшего помощника. Сам он мало заботился о солидности, поступал так, как бог на душу положит, по настроению был резок, по настроению добр, словом, не делал себя, а жил той жизнью, которую избрал себе, и никакой иной судьбы не желал. Кажется, еще не было в российском флоте корабля, на котором старпом в чем-то походил на командира, хотя многие старпомы потом сами становились командирами. Но вот что удивительно: похожих командиров на флотах множество, как множество похожих старпомов. По всей видимости, не только человек управляет местом, придавая ему черты своего характера, но и место формирует человека, изменяя ему характер и привычки.