Был будний день, но катера на Минную стенку уходили один за другим, и Суханов не стал дожидаться своего, гангутского, а сел в первый же подвернувшийся и минут через пятнадцать вышагивал к цветочному магазину, наперед зная, что ничего там не будет, но там оказались чайные розы, и он выбрал пять самых больших и, как подумалось ему, самых лучших. По крайней мере, выглядели они свежими. В кондитерской он купил коробку конфет «что значит не сезон», на улице передумал, вернулся и купил еще одну коробку Марии Семеновне. Все, что он делал, ему казалось значительным, наполненным особым смыслом, что ли, и на лице его играла загадочная рассеянно-счастливая улыбка. Он тотчас поймал такси «нет, все-таки это прекрасно, когда нет курортного сезона», несколько помедлил, прежде чем сказать куда ехать «сразу в раскоп? а может, сперва в школу?», но потом спросил твердым голосом:
В раскоп дорогу знаете?
Кто ж ее не знает... Шофер многозначительно помолчал. Только там, знаете ли, может быть гололед, а у меня обувка ни к черту.
Суханов ничего не знал, но на всякий случай сказал:
Ну конечно же... Я все понимаю...
И они тронулись. Никакого гололеда ни в городе, ни по дороге в раскоп, разумеется, не было, но уговор уже состоялся по розам и по конфетам, а скорее всего, по коричневому загару шофер понял, что лейтенант скупиться не станет, и он словоохотливо начал рассказывать, что... А вот что он рассказывал, Суханов не слышал. С той же счастливо-рассеянной улыбкой он смотрел по сторонам, как бы желая высунуться из окошка и закричать голым деревьям, домам, людям, одетым еще по-зимнему, рыжей дворняжке, метившей все подряд деревья:
Смотрите я пришел! Пришел...
Он не знал, что скажет, когда войдет в дом на раскопе, он вообще старался не думать об этом что скажет, то и скажет в конце же концов:
Видите я пришел!
Возле дома на облупившейся за зиму скамейке сидела Мария Семеновна, сложив на коленях опухшие руки, она подняла на
Суханова глаза, молча кивнула в ответ на его приветствие, глянула на розы и сказала с усталой иронией в голосе:
Вот и опять цветочки мне принес.
Суханов опешил, но постарался виду не показать и присел рядом.
Принес, сказал Суханов, все еще рассеянно улыбаясь. А что же Наташа Павловна? В школе?
Мария Семеновна насупилась:
А нету Наташи... И Катеришки нету. Никого нету... Уехали.
Суханов не поверил:
Как уехали?
Как всегда уезжают поездом.
Она что же?.. почти запинаясь, спросил Суханов.
Мария Семеновна покачала головой:
Нет, ничего не оставила... И ничего не говорила.
На разговор с крыльца спустился Иван Сергеевич, сердито стуча палкой последнее время с палкой он не расставался, подал Суханову желтую руку. Он и сам был желтый, это Суханов заметил сразу.
Из похода?
Так точно, сказал Суханов, привстав.
Там, что ли, был? Он не сказал, где «там», но Суханов хорошо его понял, односложно ответил:
Там.
Как супостаты? Не сильно шалят?
Супостаты на то и супостаты, чтобы шалить.
По зубам-то как? почти заговорщицки спросил Иван Сергеевич.
У них зубы крепкие. Треснешь по ним вылетят у самого.
Иван Сергеевич разочарованно промолвил:
Это верно. Он обратился к Марии Семеновне: Что же ты, старая, гостя в дом не зовешь? Зови, чайком попотчуй. Вон он и конфеток принес.
Они поднялись на веранду, прошли в комнаты. Суханов огляделся, и ему стало грустно-грустно, обидно и одиноко: не было тут больше Наташиных безделушек, не валялись и Катеришкины куклы. Все прочее в комнате стояло на своих местах, сияя чистотой и порядком, только на рояль был натянут серый чехол из грубой холстины. Суханов положил на эту холстину розы и конфеты, снял фуражку, поискал глазами, куда бы ее повесить, и положил рядом с розами.
Старая! закричал Иван Сергеевич. Волоки сюда все. Тут будем чаевничать. Человек же с боевой службы вернулся. Его и надлежит встречать в парадных комнатах. Он принял от Суханова плащ-пальто, отнес его на вешалку, возвратясь, придвинул к столу стул, указал на него Суханову. Садись, сказал он властно. Поговорим по-мужски... Что проходит, то не возвращается. Так что тут жалей не жалей... А вот хочешь, я тебе комнату сдам? Без денег сдам, а?
Как это можно сдать без денег?
А очень просто приноси вещи и живи. А то мы тут со старухой с тоски помрем. Ты хоть знаешь, что такое тоска?
Суханов в полной мере еще не знал, что такое тоска, но уже догадывался, что от этой очаровательной дамы следует держаться подальше.
Выпив чаю, он не стал задерживаться в раскопе, хотя время было еще раннее, спустился на Минную стенку и на первом же катере вернулся на корабль, не раздеваясь, позвонил Ветошкину.
Мичман, я на борту. Иди на берег. Вернешься через сутки к подъему флага.
У вас ничего...
Мичман, я выражаюсь, по-моему, довольно ясно. Вы свободны на сутки. И, не дожидаясь, что скажет ему Ветошкин, положил трубку, потом снял плащ-пальто, тужурку и повалился на диван, заложив руки за голову. «А собственно, что случилось? подумал он. И что могло случиться? Ничего ровным счетом... Просто я шел в одну дверь, а неожиданно открыл другую». Но что бы он там ни думал и как бы себя ни успокаивал, на душе все равно было пусто и неуютно, потому что он знал, что ни в чем не обманулся и шел в ту самую дверь, в которую и хотел войти, а его просто туда не пустили.