Наташа Павловна тихо вздохнула:
Что можно сказать? Растворилась, словно капля в морской волне.
Это жестоко, не осуждающе, а как будто в раздумье сказал Иван Сергеевич. Я тебя понимаю. Но ведь и его понять можно.
Наташа Павловна отвернулась к окну, опять спрятала покрасневший нос в тряпицу.
Не мы жестокие, наконец сказала она. Жизнь стала жестокой.
Жизнь не была жестокой, возразил Иван Сергеевич. Это мы сделали ее такой.
Что ж теперь разбираться в том, кто виноват и почему виноват. Виноватых все равно не будет, а вина тем не менее останется. Так мы ее и понесем по жизни, как крест.
Нельзя тебе с таким настроением уезжать.
Наташа Павловна горько пошутила:
Я его оставлю в уходящем году.
Голубушка, позвала ее из кухни Мария Семеновна, помоги мне.
Да-да, сказала Наташа Павловна, конечно же помогу.
Иван Сергеевич почувствовал, что ему не хочется оставаться наедине с корявенькой елочкой, на которой, потрескивая, горели тонюсенькие свечи.
Схожу-ка на двор, пробурчал он, похлопывая себя по карманам, проверяя, там ли сигареты со спичками. Потом подошел к окну, приподнял угол занавески. Экая темнотища, сказал он глухим тяжелым голосом. И море примолкло.
Иван Сергеевич накинул на плечи куртку, нахлобучил шапку и, скрипя половицами к морозу они всегда скрипели, вышел на волю, простучал крепкими подошвами по стылой земле, проскрипел ржавыми петлями калитки, и все смолкло.
«Ах, да-да, подумала, опять вздохнув, Наташа Павловна, куда ехать, зачем ехать... Ведь так тут все было хорошо».
Она машинально провела ладонью по волосам и вышла в кухню. Там было светло, в плите потрескивали дрова, и пахло пирогами. Катеришка сидела за столом, болтала ножонками и, капризничая, как большинство детей, которые знают, что им ни в чем отказа не будет, говорила, что она просила совсем не этого пирога, а вон того, поджаристого, и указывала розовым пальцем в угол, где не было никаких пирогов.
Господь с тобой, отвечала ей Мария Семеновна, да я тебе сейчас и этого отрежу. Ешь, родненькая, расти быстрее. Она живо обернулась к Наташе Павловне и спросила: Куда это дед-то наш намылился: пора уж и за стол садиться. Четверть одиннадцатого уже.
Сейчас сядем... Наташа Павловна поправилась: Вернется Иван Сергеевич, и сядем.
Прошло более получаса, а Иван Сергеевич все еще не возвращался. Мария Семеновна всполошилась:
Куда это он запропастился? Она схватила куртку и простоволосая выбежала на крыльцо, позвала громко: Деда! Иван Сергеевич, да где же ты? За стол пора уже!
Ей никто не отозвался, она сбежала с крыльца, просеменила садиком, на фоне темного неба увидела сутулую фигуру Ивана Сергеевича. Он время от времени подносил к губам сигарету, и багровый огонек, разгораясь, освещал его лицо, казавшееся черным.
Мария Семеновна приобняла его за плечи.
Что с тобой, старый ты мой, хороший ты мой?
Не оборачиваясь, он погладил ее пальцы, легонько подрагивающие на морозе.
Пусть уезжает, сказал он глухо. Не надо жалеть.
Мария Семеновна насторожилась и даже отшатнулась от него.
Опомнись, старый, господь с тобой! Чем же она нам тут помешала?
Не она нам помешала. Мы ей мешаем.
Они разошлись по своим углам переодеться: Наташа Павловна достала из шкафа строгое темное платье, не сообразуясь с цветом, который предписывал год тигра; Мария Семеновна, напротив, накинула себе на плечи шаль, в которой было много красных цветов, и повязала Катеришке розовый бант; Иван Сергеевич гремел в своем углу бронзой, серебром и золотом орденов и медалей, их у него набиралось общим числом два с половиной десятка.
Что это ты? оглядев его, спросила Мария Семеновна. Новый-то год будто бы семейный праздник, а ты при всем параде.
Так, может, я и хочу весь год оставаться при всем параде.
Иван Сергеевич ждал, что скажет Наташа Павловна, и она, как всегда, глянув на его грудь, удивленно подняла брови.
Ого...
И, как всегда, Иван Сергеевич, проведя пальцем по жестким, порыжевшим от частого курения усам, довольный, сказал:
Воевали, стало быть... Не жаловались на нас.
До героя совсем немного не дотянул, добавила за него Мария Семеновна.
А может, и перетянул, возразил Иван Сергеевич. В этом деле не сразу сообразишь, что к месту, а что не к месту.
Они проводили старый год, помолчав над стопками, когда сказали первое слово об Игоре, закусили пирогом, как того и требовал обычай, потом снова помолчали, прослушали новогоднее выступление по телевидению и наконец поднялись, дожидаясь перезвона на Спасской башне.
Ты прости меня, Игорь, неожиданно промолвил Иван Сергеевич. Прости, сын, что я вот еще копчу белый свет, а ты, стало быть... И вы меня простите, обратился он к женщинам, если когда и обидел ненароком.
Что с тобой? опять всполошилась Мария Семеновна.
Стих такой нашел, Маша...
Вы нас не обижали, сказала Наташа Павловна, отставляя тарелку. Вам каяться не в чем. Это вы простите меня. Простите за то, что было. Простите за то, что будет. И за то, чего не было и уже никогда не будет, тоже простите.
И ты нас прости, промолвила Мария Семеновна, невольно поддаваясь общему настроению. Ссутулясь, она послюнявила палец и начала собирать им крошки на столе. Господи, да что это с нами?! Она опомнилась первой. Новый же год собрались встречать, а правим поминки.