Не готовлю, командир. Принципиально. Не люблю мыть посуду.
Ковалев иронически оглядел его и промолчал.
Минут за десять до ужина Ковалева подменил на мостике старпом. Ковалев сам велел ему прийти пораньше хотел побыстрее отужинать, но только спустился в каюту и сполоснулся тепловатой, застоявшейся в бачке водой, как затрезвонил телефон. Ковалев понял, что на связь вышел командующий, хотя раньше он этим часом не пользовался, и невольно пробежал пальцами по пуговицам рубашки, словно по клавишам.
Вы слушаете Московское радио? спросил командующий.
Так точно, товарищ командующий. «Эйзенхауэр» в сопровождении «Уэнрайта» и номерного фрегата вошел в Средиземное море. Не можем только понять, куда подевались эсминец с фрегатом из великолепной пятерки и легкий крейсер с транспортом.
Мы их тоже пока потеряли. Как только найдем, тотчас известим.
Цель «Эйзенхауэра» Ливия? спросил Ковалев.
По всем признакам Ливия, хотя кое-что еще предстоит уточнить. Что у вас нового?
Следуем в точку...
Добро. Тенева ждет от вас вестей. Я тоже, помолчав, лукаво подчеркнул командующий.
Связь отключилась, но Ковалев еще несколько минут держал трубку возле уха, потом глянул в микрофон и положил трубку на рычаг, словно махнул с досады рукой. Собственно, ничего нового командующий не сообщил, спасибо Сокольникову в глаза и за глаза, тот вовремя поднялся на ходовой мостик. «Впрочем, разговоры разговорами, подумал Ковалев, но разберемся-ка в одной существенной детали супостат стягивает свои корабли к Ливии, значит, там может быть горячо. Но если там станет горячо, то и в других точках они приведут корабли в боевую готовность. Такова логика вещей. И здесь тоже. Здесь, наверное, прежде всего...» Командующий этого не говорил, но теперь Ковалеву стало ясно, что именно это командующий и хотел сказать.
«Не важно, кто что сказал, опять подумал Ковалев. Важно, кто как понял. Итак...»
Луна поднялась высоко над горизонтом и хорошо светила, выстелив широкую рябую дорожку. Звезды висели речными кувшинками, и самые крупные из них тоже оставляли на воде следы, и весь океан казался испещренным твердым почерком. «Гангут» шел крейсерским ходом, машины работали ровно, вибрация почти не ощущалась, и голубой свет, сиявший на его палубе и на надстройках, даже вблизи делал его призрачным.
Суханова разбудили за полчаса до смены, он соорудил себе чаек, глянул на часы оставалось еще минут десять, поднялся на ют покурить и ахнул от радостного удивления. Все вокруг заливал тихий дрожащий свет, и над водой блуждали призрачные тени. Возникнув и немного покачавшись на месте, они тут же исчезли, и снова появились, покачиваясь,
и опять пропадали. Суханову даже показалось, будто они крались за «Гангутом», а потом вдруг, опережая его, уже маячили перед его носом. Но потом тени враз исчезли, и «Гангут» остался один-одинешенек в этом странном подлунном мире.
Суханову стало жутковато, и он, затушив окурок на ладони и по привычке сунув его в карман брюк, заторопился к себе в акустический пост: через минуту начиналась его смена. Акустики давно уже жили по готовности номер два. Чуть слышно работала вентиляция, в посту было теперь уже тоже привычно душно и жарко. Моряки сидели за «пианино» без рубах, и их загорелые торсы влажно блестели. Ветошкин заполнял журнал дежурств, при появлении Суханова машинально поднялся.
Сиди, сиди, сказал ему Суханов. Что у нас нового?
Ветошкин пожал плечами, как бы недоумевая, дескать, а чего нового можно ждать в этой глухомани, но тем не менее сказал:
Час назад дельфины прошли.
Доложили на мостик?
Так дельфины же... Мы о них никогда не докладывали.
Раньше не докладывали, теперь будем докладывать.
На вахту заступило отделение Рогова, а сменившиеся моряки поднялись в кубрик. Ветошкин медлил, уходить, кажется, не собирался. Суханов вопросительно поглядел на него.
Спать не хочется, сказал Ветошкин. К тому же напарник мой по каюте храпеть начал. Лучше уж я еще немного пободрствую, чтобы потом сразу заснуть.
Ну смотри, с неудовольствием заметил Суханов, догадавшись, что дело не в храпевшем напарнике. На кораблях, наполненных всевозможными шумами, звуками, голосами, на фоне которых любой храп выглядел невинной забавой, во все века спали сном праведных, а дело в чем-то другом. Но Суханов не стал ломать голову над чужими загадками: в своих бы разобраться.
Суханов постоял за спинами у моряков, понаблюдав за индикаторами, прислушался к шумам все было, говоря языком корабельных медиков, в норме. Он вернулся к столу, полистал журнал дежурств.
Если вы про дельфинов ищете, виноватым голосом промолвил Ветошкин, так мы про них никогда не записывали. Да мы не сразу и классифицировали, что это дельфины.
Суханов молча листал журнал.
Вот если бы Ловцов был... Так он, может, сразу бы все разложил по полочкам...
Суханов отложил журнал в сторону и наконец поднял голову.
А почему вы считаете, что некорабелыхые шумы не надо записывать в журнал? И почему вы считаете, что их лодки не могут шуметь иначе, чем мы к ним привыкли?
Не принято было.
Мало ли что было не принято там, возле родных берегов. У нас ведь там и акулы не жрут собак, и морозы сейчас там, и ветер поземку метет. И луна у нас в морозные ночи маленькая, а вокруг нее оранжевые круги, словно радуги, тихонько играют. У нас там все иначе, мичман.