Вернулся Романюк и доложил, что дозорные посты усилены, боезапас проверен и приказано в случае проникновения диверсантов слово «диверсантов» он произнес через паузу применять огнестрельное оружие без предупреждения. Романюк еще раз выдержал паузу, и Ковалев почувствовал, как он улыбнулся в темноте.
Только откуда здесь взяться диверсантам, если акулы кишат за бортом?
А вы убеждены, что у них нет надежного средства против акул? спросил Ковалев.
Не убежден, сказал Романюк и опять сделал паузу. (Он вообще, кажется, говорил через паузы.) Но тогда почему у нас его нет?
В наших морях и акулы не водятся. Слышали, как они разделались с Петром Федоровичем? Петр Федорович у нас дворняжкой был. А дворняжки хоть порода и беспородная, а смышленые. А тут не знал акульих повадок откуда ему было знать-то, дворняжке, и попался. А они знают, а значит, и не попадутся. Полагаю, дежурный офицер, что ваш приказ не был преждевременным.
Чувствовалось, что Романюк сконфузился и промолчал. Умение вовремя промолчать это великое искусство не навлечь на себя уже, по сути дела, накипевший гнев. Ковалев усмехнулся. «Ну-ну, подумал он. Все мы теперь умные и грамотные».
На юте затрещал автомат. Это было так неожиданно, что Романюк даже вздрогнул и сразу ринулся вниз выяснять обстановку. Ковалев
одной рукой придержал его, другой снял трубку прямой связи с рубкой вахтенного офицера.
Рассыльный вахтенного офицера...
Командир. А где вахтенный офицер?
Выясняет, почему стрелял дозорный.
Как только выяснит, пусть тотчас же доложит на мостик.
Ковалев положил трубку, и телефон сразу же затрезвонил.
Товарищ командир, вахтенный офицер лейтенант Суханов. Дозорный принял в темноте электрического ската за диверсанта и дал по нему очередь.
Почему вы решили, что это был скат?
Сужу по описанию дозорного. К тому же я командир группы акустиков, поэтому изучаю звуковые и электрические сигналы крупных обитателей океана.
Добро, Суханов. Фамилию дозорного передайте дежурной службе. Он заслуживает поощрения. Ковалев повернулся к Романюку: Прослушайте все кормовые помещения. Не появились ли там металлические или иные звуки. Хорошо, если Суханов не ошибся и это был скат. Он включил связь с акустическим постом. Командир. Доложите обстановку.
Цель номер один... Цель номер два... начал добросовестно перечислять Ветошкин все корабли, стоящие на рейде. Цель номер...
Ковалев не мешал ему, дал договорить. Какие еще наблюдали шумы?
Больше шумов не наблюдалось, товарищ командир.
Ковалев еще не мог составить общую картину происходящего на рейде, только чувствовал, что тревога в нем самом все нарастала и нарастала. Еще не двигались корабли на рейде, и вертолет уже не летал, прикорнув на авианосце, но Ковалеву казалось, что движение должно было начаться с минуты на минуту. Он даже себе не мог объяснить, почему у него возникло это ощущение: может, потому, что прибавились одни огни и погасли другие, может, еще и потому, что вертолет уже не летал, а, судя по некоторым признакам, на кораблях еще не ложились спать, и, следовательно, бабочки снова могли загрохотать с одного корабля на другой, словом, причин, пусть самых незначительных, набиралось много, и они, соединясь воедино, мало-помалу начали нервировать Ковалева.
И в третий раз на мостике появился Романюк.
Помещения прослушаны. Посторонних звуков не обнаружено.
Ковалев молчал.
Прикажете отменить праздник?
Почему? удивился Ковалев.
Так они же супостаты, невпопад сказал Романюк.
Для нас они супостаты. Для них мы... устало сказал Ковалев.
На свету вахтенный сигнальщик доложил:
Товарищ командир, на рейде началось движение. Снялся с якоря авианосец «Эйзенхауэр». Погасил якорные огни крейсер «Уэнрайт», эсминец...
Все корабли снимаются с якорей?
Никак нет... Пока только эти три.
Три снимаются, четыре остаются? спросил Ковалев.
Так точно.
«Ну что ж, устало подумал Ковалев и почувствовал, как на него стала наваливаться новая тревога. Произошла смена караула. И значит, мы в клещах. Пусть старпом гоняется с замполитом, пусть выясняют, кто из них лучше владеет парусами и чувствует ветер, ничто это уже не прибавит и не убавит. Мы в клещах».
Досадуя на командира, который нынче заспался, старпом не знал, что тот всю ночь провел на мостике, и на себя, что за делами не испросил вчера подробных указаний, Бруснецов поднялся на мостик и там, к удивлению своему, застал командира, который был хмур и озабочен. Он не спеша прогуливался по мостику, и, судя по его сжатым губам, было ясно, что шутить сегодня он не собирался. Бруснецов тихо поздоровался и растерянно спросил:
Вы сегодня еще не ложились?
Ковалев мотнул головой и промолчал. Он, видимо, не хотел, чтобы его расспрашивали, и Бруснецов счел за благо промолчать.
Ты сегодня автоматную пальбу слышал? наконец спросил Ковалев, останавливаясь в двух шагах от Бруснецова.
Спал как убитый.
Дозорный стрелял якобы по скату. Я понимаю, что нервы у людей напряжены до
предела, но кто меня убедит в том, что это был скат, а не кто-то другой? Всю ночь между кораблями супостата шнырял вертолет. Мне думается, что они о чем-то совещались. О чем? На это время они перестали пользоваться УКВ. Почему? После полуночи на рейд вышли еще два корабля крейсер и транспортное судно. Откуда они пришли и зачем? На свету «Эйзенхауэр» в сопровождении «Уэнрайта» и эсминца ушел. Куда и опять-таки зачем? От всех этих вопросов прямо-таки пухнет голова. На рейде они оставили четыре вымпела: два фрегата, подошедший ночью крейсер УРО и транспорт. Мы в клещах, и эти клещи размыкать они не собираются. Вот такие дела, старпом, а ты говоришь спать. Он опять начал вышагивать по мостику. Но праздник тем не менее продолжается. После завтрака спускайте катер, шлюпки, вываливайте трап с выстрелом. Главным судьей назначаю старшего штурмана Голайбу. Шлюпки разыграете по жребию. (Сперва, правда, Ковалев хотел отдать шлюпку правого борта Сокольникову, но это могло кое-кому показаться игрой в поддавки, и он изменил свое первоначальное решение.) Это будет справедливо. Вы ведь любите, Бруснецов, справедливость?