Клюсс внимательно слушал, но легкая улыбка не сходила с его лица. Он не придавал серьезного значения тому, о чём говорили комиссар и Глинков. На душе было светло и радостно. Все невзгоды остались позади, все испытания пережиты, а что сделано не по правилам, так это продиктовано жизнью, и ответственность за это не страшна.
Кого ещё возьмем кроме семей командного состава? в заключение спросил комиссар.
Возьмем инженермеханика Скворцова с «Байкала», он поможет штабу уточнить многие вопросы, отвечал командир.
Эх, Александр Иванович! Семь бед один ответ! воскликнул Павловский. Возьмем уж и жену матроса Токарева. Удрала она из Владивостока по глупости. Нельзя же её здесь бросать. Раз взяли мужа, надо брать и её. Ведь ребенок у неё.
Согласен, Бронислав Казимирович, возьмем. А штурман никого не просит прихватить?
У штурмана не оказалось знакомых, стремящихся во Владивосток, заметил Павловский. Ему следует вспомнить об оставшихся в Приморье знакомых девицах. Не все же успели выйти замуж за эти два года.
Так вот! Все пассажиры должны быть на борту в понедельник не ранее спуска флага и не позже полуночи. Снимаемся во вторник сразу после подъема флага. Пойдем без лоцмана.
133
Понедельник прошел в денежных расчетах. Целый день по палубам и коридорам сновали китайцы
снабженцы. Разошлись все привезенные Белли деньги, только тысячу долларов командир запер в сейф, на случай вынужденного захода в какойлибо порт.
Вечером каюткомпания тепло проводила в Пекин Белли. После спуска флага начали прибывать пассажиры. Во многих каютах раздались женские голоса и детский плач. Наконец всё стихло, корабль заснул перед дальним походом. Бодрствовали только вахтенные и часовые.
Павловский уже собирался раздеться и лечь спать, когда в дверь постучали.
Да! крикнул комиссар.
Дверь осторожно приоткрылась, и в каюту просунулось лицо Тимошевского, перебежавшего с «Магнита».
Извиняйте, товарищ комиссар, может, я не вовремя. Тогда я могу уйти
Нет, зачем же! Садитесь, и поговорим.
Вы уже знаете, товарищ комиссар?
Ничего я пока не знаю, но вы мне расскажете. Садитесь, не стесняйтесь. Вот сигареты. Закуривайте.
Павловский распечатал свежую пачку и закурил первым.
Ну так что? Я вас слушаю. Чтонибудь случилось?
Тимошевский мял сигарету. Закурив, несмело начал:
Я на Камчатке, товарищ комиссар был свидетелем как офицеры партизанского командира убивали
А как фамилия этого командира, не знаете?
Рябиков, говорили. Он на «Свири» долго в трюме сидел.
Павловский покраснел. «Значит, всётаки убили Рябикова», с ужасом подумал он.
Расскажите подробно, товарищ Тимошевский, обо всём, что вы видели и слышали. Мы о смерти Рябикова ничего не знаем.
Как его убивали, я не видел, товарищ комиссар. Но накануне нашего отхода с Камчатки после обеда вызвали меня на катер. Я мотористом был. Сам старший офицер Ипподимопопуло сел на руль, и пошли мы за Сигнальный мыс. Смотрим, там у скал, на берегу, человек пять армейских офицеров. Один с карабином. Вдруг видим: он размахнулся и бросил карабин далеко в воду, а сам пошел обратно к мысу. За ним остальные шагают. Тут мы подошли к этому мысу, застопорили мотор, и я увидел мертвое тело. Голова в воде, ноги меж камней раскинуты. Вода вокруг красная от крови. Ипподимопопуло приказал катерному матросу привязать к ногам расстрелянного колосник и крепкий линь. Отбуксировали мы тело подальше от берега и утопили. Когда топили, Ипподимопопуло нам сказал: «Ни за что погиб человек. Вечная ему память. А вы, ребята, если хотите жить, никому ни слова!» Вернулись мы на корабль, и мне казалось, что я его убил. Пособлял, во всяком случае И сейчас не могу успокоиться. Вот и пришел к вам покаяться
Павловский был потрясен. Прошла минута, пока он нашел нужные слова:
Хорошо сделали, что рассказали, товарищ Тимошевский. Вы ни в чём не виноваты, кроме службы в меркуловском флоте. Но не вы один в этом виноваты.
А во Владивостоке, товарищ комиссар, меня за это накажут?
Свидетелем, если потребуется, вызовут. А раз мы вас приняли значит, простили. Теперь вы должны честной службой оправдать наше прощение и доверие.
Я постараюсь, товарищ комиссар.
Когда Тимошевский ушел, Павловский долго не мог заснуть. Он думал о том, сколько ещё таких подлых расправ спрятано в памяти белых солдат и офицеров. Теперь, когда они побеждены и изгнаны, совесть мучает лучших из них. И они ищут от неё спасения или в чистосердечном признании, или в беспробудном пьянстве, или, наконец, кончают с собой. Ему чудилось тело Рябикова, тайно погребенное в черной глубине Авачинской губы, и много других истерзанных тел, расстрелянных, зарубленных, запоротых белогвардейцами в городах, селах, на льду рек, в дремучей тайге.
Только под утро Павловский забылся тяжелым сном.
134
Во вторник после побудки загремели цепи: начались работы с якорями. Когда горнист протрубил повестку, «Адмирал Завойко» стоял только на правом якоре, разрезая форштевнем ослабевавшие струи прилива. Из трубы валил густой дым. Было пасмурное, но повесеннему теплое утро. За кормой в легкой голубоватой дымке чернел силуэт пагоды, вокруг уже появилась нежная зелень молодой листвы: весна здесь начиналась рано.