Как-то раз я нашел собрание маленьких исповедальных книжечек, которые дамы тех времен делали друг для друга и в которых они задавали друг дружке вопросы и записывали ответы. Я нашел одну тонкую записную книжку в переплете из синей ткани, которую сделала Евгения для своей придворной дамы графини де Гарре. Даты на ней не было. Любимыми писателями Евгении были Плутарх и «два Наполеона».
«Какой бы вам хотелось быть?» спрашивала у нее графиня.
«Неизвестной и счастливой», отвечала Евгения.
Я преследовал книготорговцев и чувствовал, что начинаю дышать только среди сладкой сырой плесени старинных книг. Я ходил в задние палатки на ярмарках, где росли грибы и лужайки хлюпали от сырости.
И именно здесь, в Ферьере, я сделал открытие о бриллианте, которое, как мне показалось, могло бы понравиться моему утраченному другу. Чтобы улучшить мой английский, я читал очень старый памфлет анонимного автора, когда наткнулся на следующие строки:
«Как голый индеец, лежал он и спал, И честный купец этот камень украл, Дал рыцарю в долг, но долг был забыт, И рыцарь обманом богат стал, как Питт».
Я думаю, это написал господин Александр Поуп, сказала Бетти, своей собственной рукой. Он, наверное, имеет в виду ваш бриллиант. Вы сделали литературное открытие. Давайте прочтем дальше.
Мы вернулись к этому тексту «Посланию к лорду Батхерсту» и прочли историю сэра Балаама, которая в некоторых отношениях походила на историю губернатора Питта, а в других отношениях была не совсем такой же. И все же я чувствовал, что она подтверждает работу Лас-Каза и как-то продолжает ее, если учесть, что такой человек, как господин Поуп, занялся бриллиантом, даже если он повторил рассказ, который был, вероятно, вымышленным.
Баронесса непременно пожелала подарить мне этот очень редкий манускрипт, и я принял подарок.
В те дни повсюду были очереди, даже в Лувр, где приходилось долго ждать, чтобы увидеть зубную щетку Наполеона. В городе стучали молотками каменотесы, мостя ту сторону улицы Риволи, что выходит на Лувр. На Вандомской площади император заменил статую Наполеона в сюртуке новой статуей Наполеона в образе римского императора, наконец удачно сочетав две свои навязчивые идеи.
Баронесса только что вернулась после поездки на открытие Всемирной выставки 1867 года во Дворце промышленности на Марсовом Поле. Кто-то сравнил необыкновенное эллиптическое стекло и железную конструкцию с кровяной колбасой на блюде с петрушкой.
Человек это то, чем он одержим, сказал она мне. Евгения одолжила выставке все принадлежащие ей вещи Марии-Антуанетты, включая «Регент». Вы увидите его там среди бархатных занавесей и азиатских ландышей.
Тут мой интерес к бриллианту снова ожил. Мне довелось снова увидеть камень. Накануне состоялся военный смотр в Лонгшаме, во время которого десять тысяч кирасиров атаковали трибуны, где император сидел с царем Александром и прусским кайзером Вильгельмом. Когда кирасиры подскакали почти вплотную, император вскинул руку над головой.
Евгения, канцлер Бисмарк и царь Александр не вздрогнули. По дороге обратно какой-то поляк выстрелил в царя, задев его лошадь и запачкав его перчатки кровью. На другой день я пошел во Дворец промышленности.
В галереях было жарко; они образовывали круг поверх круга, и все пространство было наполнено мерцающими чудесами, вокруг которых я ощущал накапливающееся тревогу, которую испытывают вещи, медленно гибнущие на солнце. В тот день мимо меня прошел какой-то молодой англичанин с маленькой красной книжкой «Das Kapital». Я всегда обращаю внимание на книги и благоразумно запомнил и эту.
Три пруссака стояли, загораживая от меня бриллиант, и не подвинулись. Самый высокий, намного выше меня и в два раза шире в обхвате, был в белой форме с орлом на каске. Тяжелая сабля создавала вокруг него некоторое довольно заметное свободное пространство. Наконец другой, в котором я, присмотревшись, узнал кайзера Вильгельма, сказал генералу, увешанному орденами, как я выяснил позже, фон Мольтке:
Und что это за камень?
Это бриллиант герра Питта, сказал крупный человек, который, как я теперь понял, был канцлером Бисмарком.
По всему Парижу дамы стремились носить «коричневый Бисмарк» и его дурацкие оттенки «Бисмарк malade» (больной), «Бисмарк en colére» (сердитый), «Бисмарк glacé» (сдержанный), «Бисмарк scintillant» (блестящий), «Бисмарк content» (веселый).
Пардон, мне хотелось бы заглянуть в витрину, сказал я.
Ни один из немцев не шевельнулся. Я видел, как шею канцлера над высоким воротником окрасили первые признаки того, что называлось «Бисмарк en colére».
Этот еврей разволновался при виде бриллианта, который он не может заполучить, сказал генерал.
Я изучаю этот бриллиант, отозвался я. Я провел много лет, прослеживая его историю.
Но я с тем же успехом мог бы говорить с глухими, потому что они образовали человеческую изгородь вокруг экспоната и стояли так, громко переговариваясь и смеясь лающим смехом, а обеспокоенные жандармы тем временем не спускали с нас глаз.
Я полагаю, что бриллианты и евреи всегда неразлучны, сказал канцлер. А этот такой отвратительный.