Эти попытки тоже не увенчаются успехом. Для того чтобы включить в свой состав как можно большее количество людей, необходимо выработать такое определение инклюзии, которое было бы как можно более широким и не вызывало бы возражений. Если Европа хочет стать домом для всего мира, она должна найти такое определение себя, которое было бы достаточно широким, чтобы охватить весь мир. Это означает, что в период, предшествующий крушению этого стремления, наши ценности становятся настолько широкими, что теряют смысл. Так, если в прошлом европейскую идентичность можно было отнести к весьма конкретным, не говоря уже о философски и исторически глубоких основах (верховенство закона, этика, вытекающая из истории континента и философии), то сегодня этика и убеждения Европы более того, идентичность и идеология Европы стали «уважением», «терпимостью» и (самое самоотрицающее из всего) «разнообразием». Такие поверхностные самоопределения могут продержаться еще несколько лет, но у них нет ни малейшего шанса обратиться к более глубокой лояльности, на которую должны быть способны общества, если они хотят выжить в течение длительного времени.
Это лишь одна из причин, по которой, скорее всего, наша европейская культура, продержавшаяся все эти века и поделившаяся с миром такими высотами человеческих достижений, не выживет. Как показывают недавние выборы в Австрии и подъем Альтернативы для Германии, пока вероятность культурной эрозии остается непреодолимой, варианты защиты культуры остаются неприемлемыми. Стефан Цвейг был прав, когда признал, что дело идет к развалу, и был прав, когда признал смертный приговор, который вынесла себе колыбель и Парфенон западной цивилизации. Только он не вовремя. Пройдет еще несколько десятилетий, прежде чем этот приговор будет приведен в исполнение нами самими. Здесь, в промежутке между этими годами, вместо того чтобы оставаться домом для европейских народов, мы решили стать «утопией» только в исконно греческом смысле этого слова: стать «не местом». Эта книга рассказ об этом процессе.
Желающие поговорить и поделиться своими историями неизбежно оказывались группой самоотбора. Бывало, что, задерживаясь вечером у лагеря, из него выходили или возвращались люди, которые, мягко говоря,
история. Это был рассказ о недавнем прошлом страны, ее ближайшем настоящем и взгляд в ее неизбежное будущее. Изучая результаты этой переписи, можно было прийти к одному непреложному выводу: массовая иммиграция находится в процессе изменения более того, она уже полностью изменила страну. К 2011 году Британия уже радикально отличалась от того места, которым она была на протяжении веков. Но реакция на такие факты, как то, что в 23 из 33 районов Лондона «белые британцы» теперь в меньшинстве, была почти столь же показательной, как и сами результаты. Представитель Управления национальной статистики (ONS) приветствовал результаты как потрясающую демонстрацию «разнообразия».
В то же время реакция политиков и СМИ поражала тем, что была выдержана только в одном тоне. Когда политики всех основных партий выступали перед участниками переписи, они приветствовали результаты исключительно в духе торжества. Так было на протяжении многих лет. В 2007 году тогдашний мэр Лондона Кен Ливингстон с гордостью говорил о том, что 35 процентов людей, работающих в Лондоне, родились в другой стране. Возникал вопрос: существует ли какой-то оптимальный предел этому или нет? В течение многих лет чувство восторга и оптимизма по поводу изменений в стране казалось единственным подходящим тоном. При этом делался вид, что в этом нет ничего нового.
На протяжении большей части своей истории, и уж точно на протяжении предыдущего тысячелетия, Британия сохраняла необычайную статичность населения. Даже Нормандское завоевание 1066 года возможно, самое важное событие в истории островов привело к тому, что норманны составляли не более 5 процентов населения Англии. Перемещение населения в предшествующие и последующие годы почти полностью происходило между островом Ирландия и странами, которые в конечном итоге составили Соединенное Королевство. В период после 1945 года Британии потребовалось заполнить особые пробелы на рынке труда, особенно в транспортном секторе и в недавно созданной Национальной службе здравоохранения. Так начался период массовой иммиграции, хотя поначалу и медленно. Закон о британском гражданстве 1948 года разрешил иммиграцию из стран бывшей империи ныне Содружества, и к началу 1950-х годов несколько тысяч человек в год пользовались этой схемой. К концу десятилетия число новоприбывших исчислялось десятками тысяч, а к 1960-м годам перевалило за шестизначную цифру. Подавляющее большинство прибывших были выходцами из Вест-Индии, а также Индии, Пакистана и Бангладеш, которые часто приезжали в Британию, чтобы работать на фабрике и рекомендовать другим часто из своих семей или кланов последовать за ними и выполнять аналогичную работу.