Интересный человек: шуток не понимает, вздорный хуже всякой бабы. И подхалим. На старших никогда не обидится, вернее виду не подаст. Если бы это Санджаров сказал, или Анкар-ага, пли пусть Бибигюль, он даже заставил бы себя улыбнуться. Отец его настоящий герой был, жизнь отдал за колхоз, а этот пустое место, только славой отца и держится.
Занятый своими мыслями, я и не заметил, как доехал до почты. Сдал письма, оставил, как всегда, на почте сумку и отправился в суд. Там уже толпился парод.
Я сидел в заднем ряду и, сколько ни тянул шею, не мог разглядеть Копека.
Огласили обвинительное заключение. Потом стали читать акт ревизионной комиссии, по которому выходила недостача: двадцать голов овец и около сотни каракулевых шкурок. Подсудимый не вернул подотчетные деньги в сумме пятисот тридцати шести рублей. Овцы, шкурки, деньги, я никак не мог понять одного: почему ни слова не говорят о самом главном о подлости человека, который, вместо того чтобы защищать Родину, сбежал в пески. Ведь нет на свете преступления тяжелее этого. Кто-то толкнул меня в бок:
Смотри, сейчас отец Копека говорить будет.
Невысокий щуплый старик подошел к трибуне и, не поднимаясь на нее, повернулся лицом к залу. Долго не мог начать.
Судья говорил здесь: мой сын ограбил колхоз. Наверное, так оно и есть, судье лучше знать. Но я знаю другое: мой сын ограбил меня. Лишил меня самого дорогого, что есть у человека, чести. Я не могу смотреть вам в глаза. Его мать позавчера скончалась не вынесла позора. Она прокляла сына перед смертью. И я проклинаю его!.. Старик покачнулся, словно его ударили по голове. Судья вскочил, помог Сапды-ага добраться до стула.
Я не видел, какое лицо было у Копека, когда говорил его отец, да и не было желания смотреть на него. Мне казалось, что Сапды-ага все сказал и суд уже кончился.
Глава тринадцатая
но такой сладкой и щедрой!
Старые люди говорят: живи в песках, ешь пшеничный хлеб с жареной бараниной, пей верблюжье молоко и простоквашу никакая болезнь не возьмет. Не знаю, так ли это, но весна в песках славная. Правда, минует апрель, и зеленые душистые травы высохнут, жгучее летнее солнце превратит их в жесткое сено. Но и за короткую степную весну люди немало успеют получить от природы. Те, у кого много скота, привезут с весенних пастбищ по пять-шесть огромных кувшинов масла. Масло будут топить в больших казанах, бросив туда по горсти пшеничных зерен для очистки. Когда зерна вытянут из масла все ненужное, его разольют в чашки и будут угощать всех соседей получается вроде небольшого тоя.
Потом масло опять сольют в кувшины и зароют в кибитках до осени. Осенью из Теджена привезут густой сладкий арбузный сок и смешают с топленым маслом. И опять угощение.
Вот что такое весенние кочевья!
Но нынче год особый военный год, и весна особая военная. И к перекочевке готовятся как-то вяло, без радости. Не только потому, что овец и верблюдов стало меньше, тревожно у нас в эту весну. По селу ходят упорные слухи, будто нас переселят на целинные земли, на Амударью.
Все началось с собрания, на которое приехал представитель райкома Довлиханов.
Представитель сказал, что район наш животноводческий и поэтому в производительном труде заняты лишь чабаны, а прочие не работают, тогда как по Амударье пустует плодородная, обильная водой земля. Ее там много, хватит и для скотоводства, и для земледелия, но обрабатывать некому. Говорил Довлиханов строго, и получалось у него так, точно все мы, живущие в песках, чуть ли не бездельники, не хотим работать. Старики обиделись, заворчали. Тогда представитель повысил голос. Он сказал, что старикам осталось мало жить и они обязаны подумать о молодых, а не использовать свой авторитет для того, чтоб подбивать людей на сопротивление правительству.
Тут поднялся Анкар-ага.
Не лишнее ли ты сказал, парень? спокойно спросил он.
Я вам не парень! закричал Довлиханов. Я представитель райкома и говорю от имени партии!
Если от имени партии и правительства сохраняй спокойствие, говори разумно и уважительно, как положено говорить с народом. Разве тебя прислали оскорблять нас?
Оскорблять?! Вот как вы заговорили? Представитель достал из кармана блокнот. Как фамилия этого агитатора? спросил он, обращаясь к Сазаку. Тот не ответил.
Меня зовут Анкар, отчетливо произнес Анкар-ага. Отца звали Аманлы. Записал? Что тебе еще надо?
Ничего. Все ясно. Я вижу, ты вожак в этом стаде! Но не забудь: кроме вожака с бубенцом есть еще и пастух с палкой!
Ну, люди, Анкар-ага с улыбкой обернулся к односельчанам, если нам достанется такой пастух, наверняка передохнем с голоду!
Ничего, Анкар-бай, отозвался другой старик, случается, овцы с голоду пастушью палку грызут.
А вот у меня козел был! со смехом выкрикнул седобородый чабан. Чуть брюхо мне не распорол, когда я на него палкой замахнулся.
Довлиханов метнул в толпу сердитый взгляд, собрал бумаги, сунул их в папку и ушел не прощаясь. Ночевать он не остался. А Анкар-ага, никому ничего не говоря, в ту же ночь уехал в Ашхабад.
Глава четырнадцатая
Добрый вечер, товарищ Санджаров. Он сразу узнал спокойный голос наркома. Спали уже? Это неплохо, что ложитесь вовремя, другое плохо. Жалоба на вас. И не кому-нибудь, а председателю Совнаркома.