Ветер во всём.
Будто приветствует старую подругу, нашёптывая в уши: «Теперь мы снова вместе, сестра!». То ли радуется, то ли злорадствует. Вот, кто никогда не погибнет, предав жизнь. Вот, кого не сумеет побороть ни один злодей. Ибо этот сын природы выше людских перипетий. Он был задолго до и будет всегда после последнего живого.
Давным-давно попутный ветер подхватывал длинные кудри мчащейся навстречу рассвету девчушки, решившейся на отчаянный шаг. Тогда побег из отчего дома вызывал чистейшую эйфорию, переплетаясь с учащённым пульсом. Казалось, впереди лишь благо и покой, а ещё неведомая пока возможность дышать так, как хочется. Колосящееся поле тихонько шелестело, и сухой звук тот ассоциировался с самой гармоничной на свете симфонией. Забивающиеся в обувь камушки нисколько не раздражали, становясь свидетелями второго рождения и безудержного смеха, рвущегося наружу у всегда сдержанной аристократки. Запылившийся подол изысканного платья стал своеобразным мостом из ниоткуда и ничего во что-то настоящее и стоящее, а сбивающееся дыхание вырывало из лёгких затхлость манер и предначертанности. Всё искусственное осталось в унылом мрачном доме.
С тех пор не было ни дня, чтобы Андромеда не чувствовала себя счастливой. Убогая роскошь насквозь пропитанного лицемерием существования не шла ни в какое сравнение с прозрачностью простого быта, недоступного для любого из высшего общества. И искренний смех совсем не изящной, но самой прекрасной во всём мире непоседливой дочери, познавшей радость настоящего детства, был величайшим даром.
Сейчас бы так же: сквозь изумрудную-сочную-влажную да в сухую, да босиком. Бежать без оглядки, с глупой улыбкой во всё лицо, прочь от руин собственной жизни, а на финише обязательно распахнутые объятия дорогих сердцу людей.
Но тихое счастье, по всей видимости, временно. Рано или поздно оно оказывается на глубине нескольких футов, чётко отделяющих полуживых от мёртвых.
Каждый день, проведённый в этом чёрном месте, наполнен лишь скорбью с тихими молитвами. Вечера проклятиями да донцем горемычной рюмки. Выжившие в битве продолжают скитаться по лесам во главе с Шеклболтом. Пропавшие без вести наверняка останутся таковыми навеки, безымянно истлев где-то в тиши подвалов, разрухи.
Впрочем, изрядно поредевшие ряды Того-Кого-Итакдалее, не обещают приятного исхода для этого живучего диктатора с замашками маньяка
Порт-ключ давно нагрелся, будучи судорожно сжатым в онемевшем кулаке. Куда он её отправит, не знал даже тайный посыльный Кингсли. Но это и неважно. Главное, в том неизведанном месте обязательно будет жить ветер. Иной раз напомнит о себе, всколыхнув дикие травы Лишь бы среди них отыскались её любимые анемоны.
Бессмертник
https://m.vk.com/wall-218053534_57
* * *
Регулус скуп на эмоции, его воспитали в сдержанных тонах. В чёрствости. Он бело-серо-чёрный.
Но покрытый слоем льда океан пёстрых бушующих чувств где-то внутри никто не выпьет, не иссушит. Лишь время, либо он сам.
Регулус неравнодушен к книгам-фолиантам-рукописям, припыленности утренних роз и приторным десертам Кричера, хотя сам он горький. Пахнет горько, целует горько, берёт горько. Выдыхает горький дым в потолок. В его речах одна сплошная горечь.
Он реинкарнация керосина, гудрона, креозота, мазута, битума, дёгтя, чистой нефти, само́й токсичности. Регулус квинтэссенция паскудства. Так говорит она.
Чёрное пальто Burberry вот и вся лицемерная суть магглоненавистников! постоянно источает смрад перегоревшего табака и навязчивой терпкости. Въедающиеся в каждый его след запахи вызывают мигрени и першение в её горле. Колючий подбородок выцарапывает по голой груди девчонки обещание подчинить Не в каждом романтике живёт пакость, готовая проснуться в любой момент, обронив на колени своего же хозяина, но такой вот он, герой-неудачник. Вылезший из клоаки мира мёртвых, чтобы разбавить сладость реальности. Чтобы травить. Серьёзный, талантливый и смелый мальчик, воскресший бесчеловечным мужчиной.
Тёмный Лорд любит наблюдать за букашками-людьми. Волдеморт не мясник, а просто спятивший игрок. Поэтому вместо наказания за пещеру он почему-то поощряет Регулуса, одарив подругой Избранного. Грязнокровкой. Безумно вязкой, как оказалось впоследствии. Обыкновенной и другой одновременно. Глупая умница долго отрицала новую действительность, пытаясь давить то на совесть, то на жалость, то на глотку. Первое в Регулусовой натуре весьма специфично, второе напрочь отсутствует, а за третье расплачивался её тесный хнычущий рот неделю потом тряслась над треснувшими уголками своих несчастных губёшек, молча пытаясь испепелить презрительными взглядами.
Как же занятно Гермиона борется за свои свободу и честь, почти совершенно выскуливая под ним бранные словечки! Как безупречно из раза в раз восстаёт в ней гордая натура казалось бы, разрушенная. Регулус готов смотреть на это вечно. Он ненавидит себя, а оттого всех. Но отыгрывается на ней одной. Ненависть к сотням, тысячам, миллионам, миллиардам достаётся одной маленькой нахальной магглокровке, всюду сующей свой нос. Даже в его, вроде как, мёртвое сердце.