Мы молчали. Пахом нашел что-то интересное на потолке, а я разглядывал шнурки на ботинках.
Мин в лесах нет, заступился за нас майор.
А снаряды? Гранаты?
Этого добра еще хватает, мрачно согласился военный.
Так они ж и подрываются на этом. Снаряды раскручивают, патроны в костер бросают.
Ладно, на первый раз инцидент, будем считать, исчерпанным, тем более, что ходили вы в лес на каникулах, и школа за вас не отвечает.
За воротами стоял открытый «Джип». За рулем дремал немолодой уже усатый дядькасержант с красножелтыми нашивками за ранения и двумя орденами боевого «Красного знамени» и «Славы III степени». При виде майора сержант передернул плечами, как собака после купания, стряхивая сон, и бодро спросил:
Теперь куда, товарищ майор?
Давай к пятому заводу. Сразу за заводом частные дома. Я покажу.
Майор усадил нас с Пахомом на заднее сидение, сам сел рядом с шофером.
Остановились возле низкого небольшого бревенчатого домика, на который указал майор Сорокин. Майор зашел в калитку и вскоре вышел с двумя женщинами: постарше и помоложе. Обе в черных платках. У старшей в руках был букет белых хризантем. Мы потеснилась, и женщины сели рядом с нами на заднее сидение.
Знакомьтесь. Варвара Степановна, вот эти ребята нашли записку и документы вашего сына.
Да что вы по имени отчеству меня кличите, ей богу. Варя я. А это Поля. Я у нее остановилась. У знакомых в Саратове оказались здесь родственники. И повернулась к нам, прижимая руки к груди.
Дай вам бог здоровья, детки. Не иначе, как сам Господь вас послал.
Она пыталась обнять нас и поцеловать по очереди. В тесной машине это было неудобно, но она, к нашему неудовольствию, все же дотянулась до нас.
Ох, как тяжко, когда не знаешь, где твой сын голову сложил. И на могилке не поплакать.
Женщина всхлипнула и стала вытирать глаза концами головного платка. Та, что постарше, которую Варвара Степановна называла Полей, стала ее успокаивать
Мы нашли траншею и землянку с развороченным накатом и заваленными бревнами.
Здесь, уверенно показал Пахом.
У Варвары Степановны подкосились ноги, и она, впадая в полуобморочное состояние, почти повисла на Поле, и ее поспешил подхватить с другой стороны майор Сорокин.
Но у самой землянки Варвара Степановна высвободила руки и, оттолкнув Полю, повалилась на травяной холм и завыла, запричитала. В голос. Жутко. До мороза на коже, выплакивая последние слезы.
Она жаловалась сыну на свое сиротское житье, на одиночество. Она жалела сына и жалела себя без него. Она кляла судьбу за то, что она, мать, все еще живет, а он, которому жить бы да жить, лежит в земле. Поля несколько раз подходила к распластанной Варваре, пытаясь поднять ее, и все уговаривала:
Ну, хватит, Варь. Вставай, пойдем. Хватит.
Но та, цеплялась за траву, не хотела оторваться от холмика у землянки.
И невиноватые майор и сержант чувствовали вину оттого, что стоят здесь живые и невредимые и ничем не могут помочь этой убитой горем женщине.
А Варвара все причитала, и плач ее разносился далеко окрест
Я не заметил, как плач Варвары стал удаляться и слился в один сплошной гул. Мои глаза начала застилать пелена, а гул усиливался и все сильнее давил на ушные перепонки. Я хотел зажать уши ладонями, но руки налились свинцом, и я не мог пошевелить ими. Но тут же пелена рассеялась, и я увидел Варю, распластанную на травяном холме. Только это была не Варя. И землянки никакой не было. В стороне от дороги на холме стоял небольшой деревянный памятник, обнесенный деревянным частоколом,
выкрашенным синей масляной краской. Вдали виднелось село Да это же бабушка Паша! Я не видел ее лица, но почему-то знал, что это она, недавно умершая нищенка, явившаяся мне уже однажды то ли во сне, то ли наяву.
Наверно, я никогда не смогу привыкнуть к этому необычному состоянию невидимого свидетеля несуществующей реальности. Все происходит в абсолютном безмолвии, и все яркое и живое движется в отличие от него очень медленно и кажется совсем нереальным.
Две женщины оттащили бабушку Пашу от могилы и силой увели. Бабушка совершенно обессилила, и ее почти несли. Люди расступились, сочувственно смотрели на нее и плакали
Очнулся я уже в машине. Пахом испуганно смотрел на меня, а майор Сорокин озабоченно спрашивал:
Ну, как, герой? Сейчас получше?
Ничего, нормально, вяло, с вымученной улыбкой ответил я.
Это солнце! А я уж испугался. Зову, а ты будто не слышишь.
Тащил тебя, словно статую. У самой машины только стал ногами шевелить.
Солнцем напекло, убежденно сказал сержант. У нас такое часто случалось. Идешь, пыль, солнце так жарит, что плюнь на ладонь зашипит. Так идешь-то не час, не два, а верст тридцать прошагаешь. Глядишь, кто-нибудь из слабонервных и грохнется в обморок. Ничего, водичкой побрызгают, в обозе пару часов побудет и опять топает.
Женщин высадили у Полиного дома. Майор попрощался с ними, пожелал Варваре Степановне счастливого пути и повез домой нас с Пахомом. Нас подвезли к Голощаповскому крыльцу, и джип сразу окружили пацаны. Машины на нашей улице были редкостью. Соседи видели из окон, как мы с Пахомом долго вылезали из машины и майор жал нам руки.