Дальше шли полупустые залы, которые мы проскочили галопом. Нас совершенно не интересовала скудная послевоенная продукция первого мирного года. Только у чучела довоенной свиньи Машки мы остановились на минутку и подивились её огромным размерам
По дороге домой мы оживленно обсуждали увиденное, не толкались, не кричали и были рассудительны. Наверно, за часы, проведенные в музее, мы стали чутьчуть взрослее и, может быть, умнее.
Глава 16
Дома я застал мать и бабушку Марусю в слезах. Бабушка Маруся теперь бывала у нас редко. А когда приходила, жаловалась матери на невестку Варвару,
жалела сына, потому что видела: Павла Варвара не любит.
На этот раз бабушка пришла с бедой. Арестовали дядю Павла. К ним на квартиру пришли двое, предъявили удостоверения, пригласили понятых и произвели обыск. Впрочем, это даже нельзя было назвать обыском. У Мокрецовых все было на виду: фанерный стол, старенький Варварин шифоньер, комод с небольшим зеркалом, купленным на барахолке уже при совместной жизни, да кровать. Пришедшие с обыском заглянули под кровать, подняли на всякий случай матрац, затем открыли шифоньер и вытащили из него новые яловые сапоги, спаренные суровой ниткой за края голенищ. Варвара была на работе, а бабушка, тряслась от страха и не понимала, что происходит.
Чьи сапоги? строго спросил высокий, со стрижкой под бокс и от того, что затылок и виски были выстрижены, казавшийся более лопоухим, чем был на самом деле.
Должно, Павла, едва выговорила бабушка непослушными губами.
А вы, стало быть, его мамаша будете? уточнил другой, пониже ростом, с крупной, начинающей лысеть головой. Сапоги принес сын?
Сын, подтвердила бабушка, моргая подслеповатыми, подернутыми мутью глазами.
Больше они ничего искать не стали, даже не осмотрели чемоданы, которые лежали на шифоньере, составили акт, заставили расписаться под актом понятых и ушли, взяв с собой сапоги. После их ухода, насмерть перепуганная бабушка опустилась на стул и сидела так, ничего не соображая и не зная, куда бежать и что делать.
Когда Варвара пришла с работы, бабушка бросилась к ней с расспросами, но словно споткнулась о гипсовое лицо и какой-то потусторонний, отсутствующий взгляд.
Невестка невидящими глазами окинула кухню и стала медленно снимать пыльник; потом пошла в комнату и, как была в туфлях, бросилась вдруг на кровать. Плечи ее затряслись, послышались глухие рыдания.
За что же такое наказание? выговаривала Варвара. Мало я с ним мучилась? А теперь этот позор на мою голову. Ведь под суд же теперь пойдет
Мать принесла кружку воды и стояла над Варварой, уговаривала:
Варь, да что это ты, дочк? Нако, выпей вот Что ж теперь убиваться?
А у самой ноги подкашивались, и тряслись руки. Она по Варвариным словам догадывалась, что случилось, хотя не могла вполне осознать серьезность положения.
Что натворил Пашка-то, что c обыском приходили, отважилась, наконец, спросить бабушка.
Украл, вот что натворил Пашка твой, почему-то злорадствуя, проговорила Варвара. Сапоги украл.
Да как же это? охнула бабушка.
Да так же, змеей зашипела Варвара. Дружки появились, выпивки.
Да сапоги-то он принес на обмен. Сказал, что кому-то менять срок подошел, возразила бабушка.
Подошел, да не подошел, теперь в словах Варвары были зло и горечь. Сапоги у него выпросил на обмен этот мордатый дружок его, Месяц, чтоб ему облезнуть, скотине. Пашка взял сапоги домой, а Месяц должен был отдать ему старые
Она замолчала и вдруг заговорила о другом, озаренная:
Маслов донес, больше некому. Он дежурил, когда Пашка проносил сапоги. Он давно на него зуб имел. Наш-то дурак нес и не скрывал. Думал оформить потом, сам ведь хозяин.
Так может и обойдется? с робкой надеждой спросила бабушка.
Да как же ты не понимаешь? Сапоги то дома нашли. Кому теперь нужно знать, что он думал, чего не думал?
Так этот, дружок его, скажет.
Как же? Скажет и покажет. Держи карман шире! скривила губы в презрительной усмешке Варвара.
Все это в подробностях, которые вытягивала из нее клещами моя расстроенная мать, рассказывала бабушка, а мать еще и еще пытала ее, заставляя повторять, как шел обыск, что говорили, да какими словами ругала Павла Варвара
Павла до суда не выпустили. Следствие велось долго. За хищение социалистической собственности судили строго, и дяде Павлу грозило не менее пяти лет с лишением всех наград, что разом перечеркнуло бы все его боевые заслуги, будто их и не было.
Но совершенно неожиданно суд вынес очень мягкий приговор. Дяде Павлу дали два года условно за халатность. Месяц, на следствии отрицавший любую свою причастность к этому делу, мол, первый раз о сапогах слышит, и Мокрецову должно быть стыдно выкручиваться и наводить тень на честных советских граждан, на суде изменил свои показания. Он рассказал все, как было. Его бледное лицо покрылось испариной, и он все время поглядывал в сторону, где сидел офицер МГБ.
Когда вынесли приговор, дядя Павел заплакал.
Варвара встретила дядю Павла не то, чтобы холодно, но и без особой радости. Вроде того что «пришел, ну и пришел». Зато бабушка светилась вся, как икона от лампадки.