Это декорационный цех. Мы его называем сараем, объяснил Давыдович. Здесь декорации всех спектаклей, а отсюда часть их вывозят только если спектакль снимается с репертуара. А рядом со сценой, потому что при длинной перевозке декорации часто ломаются.
На следующий день Давыдович отправил меня под сцену. Давали «Верность» Погодина, декорацию ставили на круг, и мы вместе с Леонардом крутили баграми поворотный круг. Крутить было не трудно. После некоторого усилия деревянный круговой настил начинал легко вращаться, и «больших усилий требовалось, чтобы остановить его на определённой отметке.
Мы хорошо слышали голоса, которые шли со сцены.
В какое-то время послышалось рыдание.
Это артистка Веронская. У неё потом начнётся истерика, и её будут отпаивать валерьяновкой, серьёзно сообщил Леонард. Артистка хорошая, только часто переигрывает, особенно, когда спектакль идёт давно.
Что-то грохнуло и свалилось, а потом пожилой мужчина пробежал мимо нас через подвал и поднялся по лестнице наверх за сценой.
Это артист Мишулин. Когда по роли он уходит в левую кулису, а должен появиться в правой, то быстро перебегает под сценой и выходит. Расстояние приличное, вот и бежит, чтобы успеть, заметив недоумение на моём, лицо пояснил мой напарник.
Он вроде свалился с лестницы, посочувствовал я.
Бывает, спокойно сказал Леонард. Может, оступился, но пока серьёзно никто не пострадал.
Мы поднялись наверх и стояли за кулисами, когда занавес уже закрылся. Актрису, которую Леонард назвал Веронской, действительно отпаивали валериановкой. Она сидела в кресле за кулисами и всхлипывала.
Как-то, когда на сцене уже шел спектакль, и я, свободный от работы, ходил по коридорам, ища закоулки, в которые ещё не заглядывал, хотя любопытство не давало покоя, и я успел побывать и в гримёрке, и в бутафорной, и в реквизиторской, но знал, что есть ещё и другие цеха, меня окликнул актёр Яшунский, красивый, вальяжный мужчина лет сорока с небольшим, которого я уже успел увидеть в двух спектаклях и знал, что его любит публика. Я проходил мимо его гримёрной, и дверь была почему-то открыта: то ли в комнате воздуха не хватало, и хозяин проветривал помещение, то ли не хотел пропустить кого-то, кто мог пройти мимо, но он окликнул меня:
Молодой человек, заходите.
Да заходите, не стесняйтесь, видя моё замешательство, повторил Яшунский.
В гримёрной напротив Яшунского за шахматной доской сидел Филиппов, о котором Давидович говорил, что он умница, но пьяница и забулдыга. Они играли в шахматы.
Я, дорогой мой, в молодости котировался по первому разряду, говорил Яшунский, снимая конем пешку Филиппова.
А я, золотце, все больше в шашечки в шашечки, болезный мой, вторил Филиппов, снимая коня слоном.
Я видел, что Яшунский проигрывает, но, он, очевидно, решив прощупать своего партнёра, сказал:
Может, вернуть ход?
Нет уж, благодетель, не надо, усмехнулся Филиппов.
Яшунский задумался, считая ходы.
Черт с тобой! Все равно продую, решил Яшунский и весело сказал, сгребая фигуры в сторону:
Сдаюсь!
Зря, сказал Филиппов, зевая.
Это правда, что у вас феноменальная память? повернулся ко мне Яшунский.
Кто вам сказал?
Каширин, Борис Михалыч.
Говорят, неохотно согласился я, предполагая, что за этим последует просьба показать, как это у меня получается.
И насколько ваша память феноменальна? не отставал Яшунский, а Филиппов с любопытством смотрел на меня.
И мне пришлось в который раз демонстрировать свою способность запоминать тексты. На гримёрном столике лежала газета «Советская культура». Я попросил газету, пробежал глазами первую страницу, передал её Яшунскому.
Могу пересказать страницу слово в слово, но если хотите, начинайте читать любую строчку
я продолжу.
Когда артисты убедились, что я действительно помню всю страницу, они с каким-то недоумением молча смотрели на меня.
Ну, это выше моего понимания, сказал, наконец, Филиппов.
А чего вас принесло в театр-то? спросил удивлённый Яшунский.
Интересно, сказал я первое, что пришло в голову.
Да вам в цирке выступать нужно, засмеялся Филиппов.
Я подумаю, пообещал я.
Яшунского позвали на сцену, он кивнул мне и заторопился к выходу. В дверях чуть задержался и спросил Филиппова:
Пашку Алмазова провожать пойдешь?
Спрашиваешь! живо повернулся к нему Филиппов.
Вы в шахматы играете? спросил Филиппов, когда Яшунский скрылся в коридоре.
Играю, но не люблю. Нет нужного азарта, ответил я и тоже вышел из гримёрки.
Рабочие сцены больше всего были заняты в антрактах, а когда шёл спектакль, занимались чем угодно: сидели в комнате монтировщиков, играли в карты, чесали языки, травили анекдоты, а то и выпивали; но по звонку, предупреждающему об окончании акта, бросали всё и бежали на сцену, чтобы заменить или обновить декорацию, когда уже занавес закрыт.
Много интересного можно было услышать в такие часы свободного ничегонеделания. Как-то я спросил Давыдовича, почему мужская и женская гримёрки находятся в разных коридорах?
Не знаю, почему, но когда-то здесь работала одна знаменитая костюмерша, которая в оба глаза следила, чтобы, не дай Бог, женщина не зашла в мужскую часть. На сцене, говорила, смешивайтесь, а в остальное время «не моги».