Зря ты, Шур, парень совершенно нормально упитанный. Что ж ему с животом ходить? и он двумя руками потряс свой заметно свисающий животик.
За столом КП расспрашивал меня об учебе, спросил, хватает ли денег, которые они с матерью присылают. Мать упрекнула, что я не пишу писем. На все это я отвечал скупо и неохотно, понимал, что это обижает и мать, и отчима, но не мог переломить себя. С тех пор, как умер отец, и мать вышла замуж, хотя и за достойного человека, которого мы хорошо знали, более того, друга отца между мной матерью словно выросла невидимая стена. Она разделила нас и похоронила возможность доверительных отношений. Во мне как-то сразу и стойко утвердилось чувство, что это теперь не моя, но чужая семья.
Денег мне хватало. Я мог бы отказаться от помощи отчима, но этим я бы обидел и мать, и отчима, а они этого не заслуживали. Константин Петрович относился ко мне хорошо и, похоже, искренне любил. Помимо того, что я учился на повышенную стипендию, мне иногда удавалось подрабатывать на разгрузках вагонов или на временной работе с укороченным рабочим днем. В журнале «Нева» вышел второй мой рассказ, за который мне прилично заплатили, как, впрочем, и за первый. Кроме того, в криминальном отделе милиции мне два раза выписывали премии в размере офицерского оклада, а отец Лены, начальник угрозыска полковник Ильин, обещал поднять вопрос о прикреплении меня к штату отдела в качестве консультанта
Вечером мы встретились с Мухомеджаном. Окрошки у него не осталось, и Алик виновато объяснил, что все успели сами слопать, но бутылка стоит полная.
Да ладно, Алик, сказал я, выставляя на стол бутылку перцовой, плавленые сырки и полколяски ливерной колбасы в жесткой оберточной бумаге, которую не жалели в Гастрономе, потому что она сама весила не меньше колбасы.
Только мы устроились за столом, прибежал Каплунский.
А я смотрю из окна то ли ты, то ли нет, затараторил Изя. Вижу, к Мухомеджану пошел Ну, как ты?
Живу, учусь, сказал я. Серые будни. Вы как? Почти год не виделись.
Алик, повернулся я к Мухомеджану, ты говорил про Монгола. Хотел спросить: он, вроде, собирался в Москву перебраться или все еще в Гжатске?
В Москве. Также
директор музыкальной школы, но сложности с квартирой. Пока снимает. В Гжатске-то квартира хоть и ведомственная, но была, а в Москве особо не разгонишься своих желающих полно.
Про Изю я все знаю, а ты, Алик, так и не пошел дальше учиться? упрекнул я.
Да что мне эта учеба? Я все лето на природе. Грибы, рыбалка. Сезон отработаю на двух ставках и свободен. И на работе никто в душу не лезет: я да котел, который грею. Знай уголек подбрасывай. Денег, что зимой заработаю, хватает, а мне много и не нужно.
Что еще новенького за мое отсутствие произошло?
Да все по-прежнему. Вот разве что старик Никольский умер, сообщил Мухомеджан.
А где Ванька Коза? Работает? вспомнил я.
Работал, а теперь опять сидит.
Он же прилично устроился. Я знаю, что по машинам, вроде, слесарем в автоколонне, где начальник Клейн.
Работал, а сам с дружками планы, как кого-то ограбить вынашивал, в голосе Изи чувствовалось злое неприятие. А работа это скорее всего, для прикрытия. В общем, ограбили кассу фабрики елочных игрушек, когда там должны были зарплату выдавать.
Теперь сел надолго, добавил к рассказу Изи Мухомеджан.
Да-а, правду говорят: как волка ни корми, он всё в лес смотрит, мрачно сказал я, вспомнив, как в прошлом году встретил Ваньку Козлова, когда он шел с работы. В его уверенной твердой походке чувствовалась сила, а в том, как он поздоровался, и неторопливо говорил, когда мы с ним остановились на минуту, мне показалось, и определенное достоинство. А, может быть, это было от презрения ко всем нам, по его определению, обычным фраерам.
Мы сидели недолго. Поговорили, повспоминали и разошлись как-то обыденно, без сантиментов и слез, потому что жизнь продолжалась и шла своим чередом: Мухомеджан до зари отправится на рыбалку, Каплунский встанет рано на работу, а я встречусь с институтскими товарищами, и мы заведем какой-нибудь спор на какую-нибудь обыденную тему.
Глава 22
У Есаковых за год ничего не изменилось, и мне даже показалось, что я никуда не уезжал и прошел не год, а словно приходил сюда вчера. Бабульки сидели на табуретках и резали мелкие дички, которые насобирали под какой-нибудь дикорастущей грушей. Рядом стоял мешок с яблоками, а может быть с картошкой, а на покрытом клеенкой столе выстроились стеклянные банки. Маша с порога бросилась мне на шею, будто роднее меня никого у неё нет на свете; Алик сидел на кровати и читал недавно вышедший роман Кронина «Замок Броуди». Мы обнялись. Алик тут же объявил, что по поводу встречи нужно выпить.
Вы всегда повод найдете, лишь бы выпить, недовольно сказала Маша, наверно, имея ввиду всю знакомую мне компанию.
Я достал четвертной и протянул Алику, но предупредил, что зашел ненадолго. Алик с готовностью отправился в гастроном, который находился в двух шагах от их дома.
Ты уже, конечно, знаешь, что Мила вышла замуж? спросила Маша, когда Алик вышел.
Знаю, но не хочу об этом говорить, твердо сказал я.