Отливал царь-колокол Иван Моторин, знаменитый московский литейщик, с сыном Михаилом в 17331735 годах. В отливку пошел металл «дедовский» и «отцовский», и колокол такого нигде еще не бывало весил двести тонн.
В мире нет колокола, который превосходил бы царь-колокол по весу. Самые знаменитые колокола Японии и Китая не более трех тысяч пудов, европейские не более тысячи. В царь-колоколе, как я сказал, свыше 12 000 пудов. И сегодня эта цифра производит на нас впечатление. Что же говорить о только что начинавшейся послепетровской эпохе, когда все делалось вручную.
Было это в 1737 году. Отлитый колокол-гигант находился в яме, на строительных лесах, напоминая быка, готового издать рев. Приключился пожар, объявший кремлевский холм. Пылающие головни летели в Москву-реку. В этой огненной суматохе была сделана попытка спасти музыкального титана. Воду лили усердно, раскаленный металл треснул, и выпал кусок двухметровой высоты. Даже этот осколок вытащить из ямы нелегко как-никак одиннадцать с половиной тонн веса. Лежали колокол и его отколовшаяся часть в земле без малого сто лет. В 1836 году подъем близнецов-братьев поручили архитектору Августу Монферрану, строившему в Петербурге Исаакиевский собор и основательно наторевшему в переносе тягчайших гранитных и мраморных глыб. Долго велись подготовительные работы. Когда на поверхность извлекли (на это потребовалось 42 минуты 33 секунды) толстостенный колпак, то все увидели, что его поверхность украшена поясами рельефов, изображениями в рост Алексея Михайловича и Анны Иоанновны, иконами и надписями.
Конечно, в наши дни можно бы водрузить царь-колокол на Ивановскую колокольню, но все так привыкли к тому, что «молчаливый бык» стоит внизу на привязи, было бы жаль с ним расстаться. Пусть он раз уж не попал на небо пасется возле зеленой московской травы
Безмерно было восхищение современников колокольщиками и пушечниками Моториными Иваном и его сыном Михаилом. Недаром их имена отливались на певучей бронзе. Отец и сын принадлежали к числу хитрецов, как тогда говорили, что и в немцах (то есть у иностранцев) не отыщешь. Десятки пушек отлили Моторины, а их колокола звонили не только в Москве, но и в Петербурге, Киеве, Старой Руссе Беззвучный царь-колокол красноречиво повествует о том, какие дива дивные могли творить московские мастера.
Совсем недавно литая шапка была одета лесами. Двухсоттонного великана прослушивали и лечили. Сняли краску, позолотили венчающую часть, отчистили певучую бронзу, которой был возвращен естественный цвет. Впервые мы увидели колокол таким, каким он был при Моториных, серебристо-серым, и только зеленоватый налет говорит о прошедших годах. В газетном отчете говорилось: «После расчистки стало особенно очевидно, что изображения на колоколе довольно искусны, орнаменты изящны». Комната, в которой работали ученые и мастера, помещалась под колоколом целая мастерская!
Колокола грандиозный оркестр под открытым небом, концерт для всех. Древняя Русь складывала песни, поговорки, изречения о колокольном звоне. Стозвучные голоса колоколен встречали воинов из походов и провожали их в дальний путь. На звон колокола шли в ночи путники и возвращавшиеся с охоты. Искусство звонаря ценилось необыкновенно высоко. В наши дни оно основательно забыто, и есть прямая опасность исчезновения знатоков старейшего вида народной музыки.
И царь-пушка и царь-колокол напоминают нам об умельцах старинных, чьи золотые руки вызывают восхищение. О них более подробно
в следующем рассказе, посвященном Оружейной палате и мастерам узорочья, как называли пращуры рукотворную красоту.
СОКРОВИЩА КРЕМЛЕВСКОГО ХОЛМА
Оружейная палата, существующая в Кремле скоро полтысячи лет, вобрала в себя богатства других, исчезнувших в веках палат Золотой и Серебряном, Конюшенного приказа, Постельной, Казенного двора и др. Воинское оружие, собранное во дворце московских государей, требовало присмотра оружничего высокое это придворное звание существовало в Кремле с начала XVI века. Первоначально сокровища (в том числе собрание оружия) князей и государем хранились в кладовых дворца, а затем появилась и предназначенная для этого Оружейная, или, как и старину говорили, Оружничая палата. Ею-то и ведал оружничий, особо доверенный, «ближний», человек.
Богатство богатством, но дело совершенно не в том, чтобы заниматься денежным исчислением. Как творения искусства, как художественные шедевры средневековья они поистине бесценны, и протяженность во времени увеличивает душевную отраду, которую они доставляют людям. Разве можно найти денежное выражение творениям Рублева, летописным свиткам или, скажем, шапке Мономаха? Есть и другая, еще более глубокая значимость. Сокровища палаты вещные следы, оставленные на пути расстоянием свыше восьми столетий, проделанном Москвой, страной и народом. Нет времени, которое не материализовалось бы в предметах, стекавшихся на кремлевский холм. Есть периоды, о которых молчат или почти молчат письменные источники. В таких случаях язык вещей становится особенно убедительным и красноречивым.