Мимо пронесся парень на велосипеде и неосторожно толкнул в плечо. Рука дрогнула и ни одна искра не высеклась мною. Меня, несомненно, хранил Бог. Отца и Лену, видимо, тоже.
Я подбежала к ним и, схватив отца за руку, закричала:
- Ты что творишь? Папа, ты что творишь? Ты предатель, предатель, предатель!
Лена отскочила в сторону. Она прижала к груди руки и открывала рот как пойманная рыба на берегу. Развернувшись к ней, я прорычала: «Не ходить тебе по зеленой траве, а скитаться по земле как вдове, вовек ключевой воды не испить, в черноте и жить».
Лена взвизгнула, поняв, что я читаю заговОр. Не обладая колдовскими знаниями, она сообразила быстро, что слова «вдова» и «чернота» ей ничего хорошего не сулят.
- Отстань, ведьма, - она стала показывать мне кукиш прямо в лицо, по-житейски рассуждая, что сможет со мной совладать народными средствами. Вычитала же где-то!
- Твои речи тебе в плечи! верещала эта девица не отягощенная моралью. Можно подумать на ведьминские проклятья или порчи это как-то повлияет. У нее же мозгов меньше, чем у курицы.
Отец никогда не поднимал на меня руку. Пощечина, которую он мне залепил, была болезненной и обидной.
- Предатель! не унималась я.
- Идиотка, - прорычал он и потащил меня в гостиницу. Я сопротивлялась: кусалась, била его по рукам и обзывала «козлом» и «уродом». Он затащил меня в какой-то номер и с силой бросил на пол.
Меня колотило, я ненавидела его в эту минуту, забыв, что передо мной мой отец. Враг и мерзавец стоял передо мной.
Отец склонился и еще раз ударил меня. Родительская рука никогда не поднималась на меня в наказании. Ни за один проступок безобидный ли, жестокий ли. Лицо горело, холодными ладонями я трогала его, но пожар не стихал. Этой мой папа? Боже, что происходит?
- Иначе ты не перестанешь истерить, - объяснил папа. Спокойно и жестко.
Отец закрыл дверь, налил воды в стакан и подал мне. Папа всегда невозмутим и надежен. Я знала его таким. Каким же человеком он проявит себя сейчас?
- Во-первых, ты снимешь проклятье с Лены, - приказал он. Во-вторых, все, что произошло, сегодня никогда не станет известно маме.
- Вспомнил о маме? А как же твоя любовница?
- Даша! Я никогда не бил тебя и не повышал голос. Я люблю тебя, но отчитываться перед тобой не собираюсь. Оставь нашу жизнь с матерью нам.
- Мама любит тебя, а ты
- Я люблю твою маму. Любовь меняется со временем, так бывает. Но спокойствие твоей мамы и нашу с ней жизнь я нарушить не позволю даже тебе. Она моя жена, ею и останется. И потому, что я люблю тебя и ее, я не хотел, чтобы вы знали о некоторых моих слабостях. Так вышло. С Леной я разберусь, но от тебя требую: ты снимаешь проклятье с нее и ни слова не говоришь маме.
«Если хотел, чтобы мы не знали, зачем пошел в гостиницу недалеко от работы?» - пронеслось в голове.
- А иначе, папочка, что ты мне сделаешь?
- Ничего. Но ты разобьешь сердце мамы и не получишь новой машины.
Разочарование и горе мамы стали действенным аргументом.
Я не сняла порчу, отложив ее действие на пятнадцать лет. «Не сейчас, а потом, когда все порастет быльем» - сказала я. Отец и не понял этого.
Папа, в самом деле, купил мне новую «ауди», разочаровав меня окончательно. Подкуп как легко и пошло. Как только он пригнал ее к нам домой, я на глазах мамы разбила в ней все стекла. Отцовский молоток, лежавший среди инструментов, разносил на осколки проклятую машину плату за предательство.
«Тридцать серебряников, тридцать серебряников», - твердила я, размахивая молотком.
Я сдержала только одно обещание: ничего не сказала маме. Ее теплые карие глаза вишни смотрели на меня с укором: «Дочка, что с тобой?» Она говорила папе, что мне нужно записаться к психологу.
А через несколько дней мама погибла. Она попала под машину, когда переходила перекресток под «красный» сигнал светофоры. Скорее всего, мама спешила к отцу, потому что на другой стороне улицы была его строительная фирма. Водитель не был виноват по сути, но все равно был осужден. Как говорится, таков закон.
Но самое интересное, в другом последний звонок в своей жизни мама сделала абоненту «Сереженька муж». Отец был занят и не ответил ей.
Мы никогда не обсуждали с папой все, что было связано с ее гибелью. Для нас обоих было очевидно, что мама узнала правду. Кто был тем «доброжелателем» для нас так и осталось загадкой. Мамы не стало, и какое это уже имело значение?
Я видела, как отец плакал на похоронах, как вечером пил в гостиной до состояния, которое в народе зовется «в дрова».
А я будто очерствела мне не было его жаль. Я с отвращением ждала, как вдовец, отбыв сорокадневный срок, притащит в дом эту тварь. «Грязь, какая грязь», - думала я.
Мы почти не разговаривали, горюя поодиночке. Даже сестра отца, тетя Юля, ни разу не поинтересовалась мной. Зато она напомнила нам, что нужно вступить в наследство.
Мне было все равно. Юность легка и беззаботна, ярка в проявлении радости и счастья, но настолько же неистова в горе. И, хотя у меня была своя квартира, я жила в родительском доме.
Нотариус забрала от нас с отцом заявления, но вскоре выяснилось, что, в общем-то, наследовать нечего. Наш дом оказался не нашим, а домом тети Юли. Мама и папа полгода назад подарили. Почему-то. Родительские машины числились за фирмой. А квартира, которая считалась моей, принадлежала моему двоюродному брату. Беспредел, не правда ли? Как такое возможно?