Что он тебе сделал? спросила она ровным голосом.
К стене прижал Отрада вздрогнула. Целовать пытался
И?
И все тетка Русана вошла, дочка тоскливо вздохнула.
Ничего, моя пташка, ничего, Любава притянула ее к себе, накрыла ладонью медовый затылок и поцеловала в лоб. Не было ничего, вот и все. А в избу старосты больше ты никогда не пойдешь.
Матушка, он сам я уйти хотела я даже не глядела на него, испуганным шепотом произнесла Отрада, хватая мать за руки. Я не не
Тшшш, Любава, опираясь ладонью о стену, медленно поднялась на ноги и потянула следом за собой дочь. Не нужно об этом. Про Первана давно дурная слава ходит да про весь их род! в голосе матери прозвучала непривычная злость, и Отрада сперва отпрянула, помыслив, что матушка разгневалась на нее.
Не было ничего, слышишь, Радушка? А избу обходи дальней дорогой, решительно повторила Любава и завела дочь в горницу, слегка подтолкнув в спину.
Отрада лишь растерянно хлопала глазами. Но рыдать и всхлипывать перестала, уж и так все глаза выплакала. Снова поежившись, она обхватила плечи руками и опустилась на ближайшую лавку. Потом откинулась на стену и устало прикрыла глаза.
Матушка, он так разозлился а коли сюда придет? пробормотала Отрада вполголоса.
Не придет, спокойно отозвалась Любава. Не весь разум он еще пропил свой.
Так и сидела она в избе, чинила прохудившуюся одежу, мела полы, делала из золы бучу пора было и за стирку браться, к ручью идти. Но весь век-то взаперти не просидишь. Хотя мать ее не торопила. На свое единственное позднее дитя она надышаться не могла.
А в вечер накануне, как приготовилась Отрада из заточения своего выйти, явились в избу незваные, нежеланные гости. Они с матерью убирали стол после тихой, скромной вечери, когда громкий, нетерпеливый стук в дверь заставил их обеих подпрыгнуть столь нежданно он прозвучал посреди уютной тишины.
Любава побледнела, словно чувствовала беду, но пошла открывать, так и не взглянув на дочь. Отрада
же едва поборола желание скрыться за натянутой у печи занавеской в бабьем куте, где обычно стряпали и хранили нехитрую домашнюю утварь: горшки и чугуны. Но все же осталась на месте, не посмев бросить мать.
цыц, баба, сколько можно уже!
Все людей почтенных вокруг да около водишь!
Скоро уж перестарком станет, из сеней послышались голоса, и Отрада охнула. В этот момент дверь распахнулась, в комнату скользнул ветер и вошли несколько мужчин.
Вечеряли? в одном из незваных гостей она узнала дядьку Живана.
Пока был жив ее отец, то вместе они бортничеством промышляли. А как умер, то дядька Живан все себе забрал. Мол, задолжал ему отец Отрады
Невольно она отступила назад и опустила взгляд в пол.
Уж давайте без вступлений! И так какую седмицу вокруг да около ходим! второй знакомый голос заставил ее вскинуть голову.
Уперев ладони в бока, в дверном проеме стоял ее вуй, брат матери. Жесткие завитки его рыжих, косматых волос торчали из-под шапки, которую дядька Избор как раз стащил с головы и смял в огромных ладонях.
Макошь свидетель, я в первый же раз сказала тебе всю правду, а ты сюда повадился через день ходить, будто медом намазано.
Ты, баба, говорить будешь, когда мы велим. А пока посиди да послушай, о чем мужи умные толковать будут.
Это вы у меня в гостях, а не я у вас! возмущенно проговорила Любава Брячиславна. И слушать я вас не обязана.
Тут брат твой, опомнись, женщина!
Я у мужа в роду уж третий десяток весен. Слова брата не указ мне, уверенно отрезала она. Сказала же, не стану Отрадку сватать, почто еще ходите?
Чтоб тебя да девку твою несмышленую уму разуму научить.
Уж мы как-нибудь без вас управимся, сварливо ответила Любава Брячиславна.
Отрада не ведала, куда себя деть. Когда мать упомянула сватовство, она едва сознания не лишилась. Пришлось назад отступить и ладонью о столешницу опереться. Тогда чуть полегче стало. Никогда прежде матушка ни о чем таком не заикалась, ничего дочери не рассказывала.
Да за кого же ее просят отдать? Тайком, из-под ресниц она поглядела на вуя. У дядьки Живана сыновей-то не женатых не было и сам он с женой жил. Стало быть, токмо дядька Избор остается
Ты, баба, погляди на чадушко свое повнимательнее, вуй впервые за все время повернулся к Отраде. Он указал на нее скрюченным пальцем, и девка залилась краской, предчувствуя дурное.
Тоща, рыжа, страшна, глазищами хлоп-хлоп, да язык без костей, да кое-где шило, вечно всюду лезет да вперед мужей говорит. Кто ее такую кроме сына младшего моего возьмет? Да еще и бесприданница считай.
Отрада вздрогнула, словно ее ударили, и снова склонила голову, продолжив рассматривать пол у себя под ногами. Ей пришлось закусить изнутри щеки, чтобы промолчать.
Любава Брячиславна же, с достоинством обойдя обоих мужиков, остановилась как раз перед столом, подле которого замерла дочь. Выпрямившись ровнехонько напротив брата, она укрыла Отраду за своей спиной.
Ну так и не берите ее, худородную да худосочную! твердо проговорила она. Ладно, поболтали и будет, ступайте уже, а ты, Избор, крепко-накрепко запомни, что дочкой своей я торговать не стану.