Как и велел ему колдун Арп, снял Иркё кожаные свои одежды: куртку, и ноговицы, и обмотки, и проложенные соломой мокасины. Положил рядом с одеждой копьё, лук, медный кинжал. Совсем нагим и беззащитным остался перед страшной старухой.
Маар-ми, Золотая бабушка, мать мира и всех богов, пожалей и прими меня! начал он моление. Видишь ты мою нужду, дай мне послабление в ней! Обрати тело моё, чтобы смог я остаться с ненаглядной своей Нейде!
В колыхающихся лохмотьях леденящего тумана чудилось, что оживает каменная старуха. Чудовищное лицо, покрытое засохшими бурыми пятнами крови, которой мазали её паломники, обретало подвижность, а тело шевелилось и подрагивало.
Но куда-то исчез страх Иркё, погрузился он в невнятную полудрёму, не ощущая, как утекает время словно плыл по тёмной тяжёлой воде, навсегда запертый в одном и том же мгновении. И уже не на священной поляне среди страшных валунов стоял он, а где-то в мире ином может быть, верхнем, где боги и почтенные предки или же в нижнем, где вредоносные духи. И восседала перед ним Золотая старуха, огромная и живая куда живее его самого, глядя на него сурово и недоверчиво. А он всё молил её о чуде:
Снизойди, Маар-ми, до малого меня, дай утешение в моей беде!..
Долго-долго стоял он в жутком месте, утопая в тумане, не ощущая промозглой его сырости и собственной усталости. И вот, когда туман сделался совсем уж густым, выступил из него величественный олень-четырёхлеток, да такой, какого в этих краях не видывали белоснежный, с роскошной короной ветвистых рогов. Всхрапнул, ударил копытом и мигом исчез в лесу.
Тут же, словно по волшебству, рассеялся туман, заблестела под неярким осенним солнцем заводь, заплясали на замшелых валунах блики. Но не было среди скал никого бесследно исчез Иркё, охотник из клана Оленя, лишь одежда его и оружие лежали под шестом, унизанным медвежьим черепами.
***
Нейде, Нейде, чудесный олень появился у нас, говорил жене своей Луми.
После исчезновения младшего брата, про которого весь клан решил, что нагим ушёл он в лесную глубь, приняв там сухую беду, и которого Оми-матушка объявила умершим, взял Луми в жёны Нейде. Та не противилась, исполняла всё, что положено послушной жене, но не говорила мужу ни слова с тех пор, хоть и прошло с той поры уже больше года. И теперь не сказала однако вскинулась и заблестели прекрасные её светлые глаза.
Зверь невиданный: четырёхлеток, белый, что твой снег, продолжал рассказывать Луми, обрадованный и удивлённый, что печальная жена наконец-то проявила к чему-то интерес. Я сам его не видал, но многим уже он встретился. Завтра поутру пойду его добывать. Подстрелю великим охотником назовут меня люди!
Молчала Нейде, но по-прежнему горели глаза её. А когда муж удалился в чом отдыхать и вскоре захрапел на шкурах, с места сорвалась и побежала по снегу в наособицу стоящее жилище колдуна Арпа, которое избегали все, если не было нужды в помощи духов.
Арп, он, наконец, вернулся! закричала она, ворвавшись туда
***
Коли пойдешь завтра поутру выше по реке, в лесу за святым местом встретишь ты белого оленя-четырёхлетка, вот что услышал от жены проснувшийся Луми.
Удивлённо поглядел он на Нейде странная та была, с лицом таким, словно наяву грезит. И говорила глухо, тускло и словно бесчувственно. Но то были первые слова, что услыхал он от неё с самой женитьбы.
Откуда ты знаешь? спросил он, пристально глядя в лицо женщины.
Арп-колдун сказал так, коротко ответила она.
Ничего не понял Луми, но имени колдуна стало для него достаточно.
Затемно собрался он, как для охоты, и отправился к святому месту. Только вошёл в стылый зимний лес, ёкнуло его сердце вот, стоит перед ним белоснежный олень-четырёхлеток,
стоит неподвижно, ни мускул не дрогнет на теле его, ни роскошные рога не качнутся. Словно поджидает в покое убийцу своего.
А вот Луми ждать не стал выхватил лук, набросил тетиву, наложил стрелу и точно послал её в зверя. Глубоко впился в шею тому зазубренный костяной наконечник. Со смертной тоской закричал олень словно человек раненый, дёрнулся было в прыжке, да подкосились ноги, и рухнул он, пятная роскошную шкуру свою и свежий снежок алой кровью.
Перед самой смертью поднял олень голову и глянул на убийцу своего взглядом совсем человечьим так, что кровь застыла у Луми в жилах. И словно бы был знаком охотнику взгляд тот Но быстро оправился Луми, вытащил острый нож и подступил к поверженному.
***
Славил клан Оленя великого охотника Луми, добывшего невиданного зверя. Смех и песни оглашали стойбище. Радовались все люди, вкусившие уже свежей тёплой крови от завидной добычи и ожидавшие теперь своей доли парного оленьего мяса.
Выпотрошенный и освежёванный олень висел на дереве подальше от голодных собак. Ничего в этой ободранной и обескровленной туше не напоминало величественного лесного красавца.
Никто не обращал внимания на странное выражение, с которым смотрела на тушу жена Луми Нейде. Во взгляде её были и страх, и боль, но и надежда. Однако все были заняты лишь оленем. Луми и Нейде отрезали от туши полоски мяса и раздавали всем желающим как заведено среди людей рода. Оленью плоть натирали солью и сухими травами, жарили над костром и тут же жадно поедали, запивая забродившим соком лесных ягод. Съевши мясо, разбивали обглоданные кости и высасывали оттуда самое вкусное костный мозг. В конце концов съели всё мясо, и печень, и сердце, и всё остальное. Но и собакам досталось немало требухи и прочих объедков.