Люба попробовала было заговорить со мной. Но самым странным было то, что прощения она просить не пыталась. Напротив, слегка перебрав, начала нести какую-то обвинительную ерунду, называя меня сухостоем и паровозихой.
Благо, что Андрей среагировал моментально: подхватив мать под руку, вывел из зала и отправил в гостиницу на такси. А я прожила еще два дня в квартире у племяша, поближе познакомилась с невесткой. Иришка оказалась очень славной и хозяйственной. Домой я отправилась, успокоившись и понимая, что дети уже выросли
Последняя хорошая новость пришла от племяшей через год после свадьбы. Звонил старший и солидным голосом сообщил:
Ну, тётушка, готовься! Мы с Иришкой ребенка ждем. Скоро ты станешь бабушкой.
Я плакала и смеялась от радости одновременно. Ощущая Я сама не могу сказать, что именно я ощущала.
Стаж у меня был давно выработан, поэтому на работе я написала заявление о выходе на пенсию. Продам свою квартиру и дачу, переберусь в областной центр. И там, если ребятам будет нужно, всегда смогу помочь им с малышом. Только эти планы так и остались планами.
На работе мне устроили небольшой банкет по поводу выхода на пенсию. И прямо с него увезли на «скорой»: сердечко прихватило
Глава 1
Из беспамятства я выныривала медленно, с трудом понимая, кто я такая, и вяло соображая: «Скорая Сирена скорой Это меня в больницу везли Странно, что такая кровать мягкая Пить Надо открыть глаза и позвать сестру». Глаза почему-то не открывались. Во всём теле чувствовалась очень сильная слабость: казалось, что руки и ноги как варёные, и я не могу даже пошевелить ими.
Дверь снова хлопнула, кто-то грузно прошел по скрипнувшим половицам и, двинув по полу стул, затих. Наверное, сел. Я приоткрыла запекшиеся губы и тихо просипела:
и-и-ить
Шаги торопливо приблизились, под затылок скользнула тёплая большая рука, и человек поднёс к моим губам узкий носик какой-то посудины. Может быть, это был заварочный чайник, но мне было совершенно всё равно: оттуда в пересохший рот, а потом и горло хлынул изумительный по вкусу чуть сладковатый напиток, мгновенно смягчая шершавую пустыню во рту.
Голос же над ухом в это время бормотал:
Слава тебе, Господи, очнулась! Не иначе, маменька покойная отмолила! Ведь пять дней в горячке мыслимо ли дело! Я уж и надеяться чуть не перестала
Рука ласково опустила меня на подушку, а затем с лица исчезла небольшая тяжесть, прежде мной и не замеченная: сняли мокрый пласт ткани. Влажному лбу сразу стало немного прохладнее, а голос добродушно пояснил:
Чуточку потерпите,
маленькая госпожа. Сейчас я компресс сменю.
Почему-то слова «маленькая госпожа» меня немного напугали. Было в них что-то настолько необычное и чуждое, что я резко, даже сама не понимая как, открыла глаза. Залитая солнечным светом комната, совершенно чужая и незнакомая, показалась мне странной.
На окнах кружевные шторы, похожие на деревенское ручное вязание. Они только частично приглушали бьющие в стекла солнечные лучи. На той стене, что видела я, одно окно. Но в комнате их явно больше. Белёные голубоватые стены. К противоположной от меня приставлен комод: четыре ряда по три ящика. Сложная тонкая резьба с позолотой, вычурные блестящие ручки завораживали взгляд. Не комод, а прямо музейный экспонат.
Этот комод сильно расплывался в мгновенно заслезившихся глазах. Я поморгала, и слеза скользнула по виску, скатившись на подушку. Но антиквариат никуда не пропал, а напротив, стал виден гораздо отчётливее. Теперь я различала даже рисунок виноградные лозы с резными листьями и золочёными гроздьями плодов обвивали края каждого ящика.
Наверное, именно эта мебелина и вызвала у меня какой-то шок: всё же в больнице предполагаешь увидеть нечто совсем другое. Я медленно и как-то очень вяло попыталась сесть. Тело почти не слушалось, настолько было ослаблено. Откуда взялась крупная женщина в белоснежном переднике, я так и не поняла. А женщина торопливо подхватила меня под мышки, ловко придерживая одной рукой, сунула мне под спину вторую подушку и несколько ворчливо сказала:
Долго сидеть всё одно не позволю, маленькая госпожа. Конечно, столько времени лежать тяжко, а только и поберечься не помешает. И так за последнее время столько всего свалилось на вас, что не приведи Господи.
Я таращилась на простоватое, но достаточно добродушное лицо женщины, которая хмурила редкие брови только для вида, и ощущала какой-то ступор, мешающий мне опустить глаза вниз. Почему-то я уже догадывалась, что я могу увидеть. И именно эта безумная догадка сдерживала меня: я не хотела верить в очевидное.
Следила взглядом за этой женщиной, внимательно разглядывая платье из грубоватой серой ткани и передник из белой холстины. На передник, совершенно очевидно, пошло домотканое полотно. Я отчетливо видела узелки непропрядов, вспоминая, что похожая ткань хранилась когда-то на даче в старом, выкрашенном коричневой половой краской бабушкином сундуке.
Саму бабушку я практически не помнила, а вот ее добро мама не позволяла выкинуть. Там, в этом сундуке, хранились не только домотканые простыни, но еще и парочка кружевных подзоров, связанных маминой мамой себе в приданое: рельефное грубое кружево из довольно толстой нитки. Это самое приданое бабушка вывезла еще до войны из какой-то крошечной деревушки под Вологдой.