«Все-таки на улице прохладно, подумал я. Как бы и в самом деле Павлик не заболел...»
Здравствуйте, дядя Сеня, сказал Павлик.
Мальчик зазвякал ключами, осторожно перебирая их.
Извините, проговорил я. Случилось так, что мы не смогли прибыть вовремя...
Завтра? переспросил Павлик.
Я нашел его в комнате.
Ничего не выйдет, старик. Тебя никто не послушает. И потом, мы должны выбраться сами. Понимаешь, каждый обязан рассчитывать на самого себя, ответил я, пытаясь дрожащими от усталости пальцами зажечь спичку, чтобы прикурить. Ты отвернись, а я сзади буду пускать дым на тебя комары больше всего на свете боятся «Прибоя».
Интересно, как тебя зовут и сколько тебе лет?
Павлик подошел ко мне, присел на корточки и тронул меня за плечо.
Возвращаясь к машине, я еще издали видел ее порыжевшую крышу и верхние кромки стекол, поблескивавшие в море багряного света. Словно автомобиль, приподнимаясь на цыпочки, высматривал меня в степи. Нам хорошо было вдвоем. И когда в отдалении степь пересекали люди, мы оба настораживались.
Не зови меня дядей... Зови так же, как я зову тебя, предложил я. Ведь мы товарищи?
Теперь не будет стучать? осторожно, точно пробуя ногой воду, спросил Павлик и почему-то вздохнул.
Семен, тихо позвал он. Ты заболел?
Съедим еще по одному? подмигнул я Павлику.
Надо б-было не водку жрать, а с-следить, сказал он, с ненавистью и презреньем глядя в глаза стармеху.
Окрыленный внезапным решением, слесарь даже забыл попрощаться. Хлопнула дверь. Семен остался один.
Хочешь узнать, механик, давно ли меня вывели в расход? неожиданно переходя на ты, с циничной прямотой сказал Ризнич. Хочешь и боишься? Не надо бояться. Он крепко потер ладонью щеку. Давно... Этот механик, кажется, вы зовете его Меньшеньким, отказался от денег и подал рапорт. Это же сделал старпом. Я ожидал от кого угодно, но не от него. Я пришел сюда на танкере.
Довольно...
Это тебе, механик, на добрую память, хитро подмигнул он.
Он испуганно глянул на Семена сбоку.
Молчать, щенок, взвился стармех, пятясь. Не твое щенячье дело! Но Меньшенький уже отвернулся от него.
Я каждую ночь видел вас всех во сне, а Ризнича, кажется, наяву, криво усмехнувшись, сказал Семен.
Девятнадцатого февраля вам задали вопрос. Собственно, его задали всем, но ответить должны были вы. Капитан, помните этот день?
Семен протянул ему всю пачку. Нагнувшись, чтобы прикурить, Меньшенький спросил:
Под высоким бортом «Генерала Багратиона», домовито дымившего всеми трубами, густел молодой лесок мачт. Тральщики жались друг к другу, уступая место вновь прибывшим. Трюмы были раскрыты для проветривания, и стоило лишь потянуть ветру с моря, как по улицам расползался какой-то плотный и физически осязаемый запах рыбы, мокрых снастей и угольной гари.
«Стремительный»! Уберите швартовы. Я снимаюсь. «Стремительный»...
Можно и помидорчиков и арбуз, солидно поправил его Мишка.
Семен подошел к маленькому дизелю, немного помедлил и нажал черную кнопку накаливания запальных свечей.
Пожилой женщине, занявшей очередь за ним, он сказал:
Диспетчерская. Сергеенко слушает.
Э-э... помпы не выключались трое суток. Вы же знаете.
В Управление он не пошел.
За то, что мы снова вместе, сказал он и выпил первым.
Почему часок? Я знаю сутками сидят.
Ты что, не понимаешь, чем это пахнет? совсем недружелюбно спросил Феликс.
Две капли на переборке, и уже наделали в штаны...
Мишкино круглое, всегда немного флегматичное лицо вытянулось.
Электрик на трапе сплюнул и полез наверх. Инженер был растерян. На лбу у него выступила испарина. Мастер переминался с ноги на ногу и не знал, куда девать руки.
Залитый огнями, заваленный снегом, девятый причал отходил назад. За кормой «Коршуна» на густую воду ложились полосы света. От этого тьма впереди казалась еще более непроницаемой. Семен ловил ртом снег.
Лес мачт сделался таким плотным, так тесно стояли суда, что бухты за ними уже не было видно. И казалось, что заснеженные скалы той стороны навсегда запутались в паутине штангов и талей. А рыбаки валили и валили веселой разношерстной толпой мимо Семена... Но все это были не те, кого ждал он.
к автобусу бежала женщина в форменном берете и летной куртке. В руках у нее трепетали белые списки пассажиров.
Опаздываю... пробормотал парень, затянулся и торопливо зашагал вперед. Он, очевидно, торопился на судно. Долго слышалось, как цокают по асфальту ослабевшие подковки на каблуках его сапог.
Может, будет еще машина?
Целую неделю потом он валялся на кровати, обрастал щетиной и беспощадно курил. Окурки валялись везде, даже на одеяле. И Федосов, пятидесятилетний слесарь с «Фризы», располагаясь на тумбочке ужинать, сдвигал их рукавом...
Пускай! тряхнул кудрями Табаков.
Семену был жалок Ризнич и ненавистен. Еще немного, и он бы ударил его. За все... даже за этот опостылевший зал. Отсюда легко достать. И это смешанное чувство жалости и гнева заставило Семена отвести глаза.
Ф-феликс, подал голос Меньшенький. Мы зря не слопали крабов и н-не вып-пили коньяк. Я говорил, что он придет ч-чуть теплый.
Он выписал рецепты, объяснил, как следует принимать лекарства, и неожиданно предложил: