Да. Хороший город, ответил моряк. Степью пахнет. Я уже забыл, как пахнет степь все рыба, соляр да плесень. Солнце у вас. Моряк говорил негромко, но весомо, точно знал, сколько стоит каждое сказанное им слово. И фразы строил как-то отчетливо, договаривая до точки.
Пешим порядком в Петропавловск собираешься?
В пять, тихо ответила она. Он обедает на комбинате. Может, сходишь к нему, Семен?
Он уехал на Камчатку, где постоянно увеличивался флот, а кадров не хватало. Но, несмотря на диплом штурмана дальнего плавания, побывавшего на тяжелом промысле в Атлантике, несмотря на блестящие, хотя и сдержанные аттестации, к нему присматривались, и он два месяца без дела томился в Петропавловске. Он мучился неизвестностью. И когда по утрам шел из гостиницы в порт, гадал по автомобильным номерам: попадется номер с двумя одинаковыми цифрами дадут судно. Он готов был просить, заискивать, сидеть в приемных, чтобы получить траулер. Но сдерживал себя. Твердым шагом, неторопливо он проходил узкими коридорами Управления, коротко кивал знакомым. Молодые штурманы, ждущие назначения, с уважением поглядывали ему вслед.
Потом все постепенно забывалось. Семен надевал выходную голубенькую безрукавку и отправлялся на танцы в парк. Парк носил странное название «Имени Трехсот борцов». И город снова становился для него дорогим и понятным.
Вы первоклассный штурман, Ризнич. И если дать вам плавбазу в десять тысяч тонн вы справитесь и сделаете план. Но капитану необходимо нечто большее... Скажите, Ризнич, сколько детей у вашего боцмана и чем больна его жена?
У машинной команды свое летосчисление. «Когда это было? Помнишь, сгорело динамо в тот год» или «стосильный перебирали в рейсе тогда».
Не надо, Сеня, попросила она.
Майя кивнула головой.
Скрипя регланом, капитан опускается на кровать и неловко валится на бок. Капитан спит...
Я чувствую мама стоит в калитке, смотрит мне вслед.
На партактиве флота Ризнич спросил у начальника
кадров прямо, не заискивая, почему? И тот ответил:
Знает... Охрип уже. Когда на капчасе с Управлением флота разговаривает в рубке слыхать, матом кроет. Управление одно гнет Кировская...
Кузьмин! загремел в репродукторе голос капитана. Закрепите стрелу. Что она мотается у вас, как дерьмо в проруби!..
Эх ты-ы-ы, разочарованно сказал Семену Кузьмин, выбрасывая шестерочный дубль...
Я бросил чемодан на заднее сиденье и сел к окну. Автобус, очевидно, только что вышел на линию. Ясные, незапыленные окна, коричневые, отливающие глянцем кресла и влажный, недавно вымытый пол и даже водитель в розовой шелковой безрукавке и в тапочках, стоявший в дверях, все это после вагона вызывало ощущение домашней свежести.
На другой день Семен пораньше загнал машину в гараж и отправился к автоконторе, где работала Майя. Она, занятая своими мыслями, медленно прошла мимо Семена.
Д-да... бормотал Феликс, не поднимая головы. Я сейчас... Я сейчас лягу... Я сейчас. Только вот...
Маленький автобус катился неторопливо. И город за стеклом тоже казался неторопливым и удивительно просторным. Может быть, оттого, что насыпное мягкое шоссе возвышалось над тротуаром. По сторонам было далеко видно... Потом промелькнули последние улицы с домами, город кончился, и автобус покатил через степь к поселку.
Славиков и Мелешин смотрели в их сторону.
Изношенная машина «Пензы», сопя и плюясь маслом, могла дать около шести миль в хорошую погоду. Зато так выматывала машинистов, что, придя в кубрик, они едва могли раздеться и тут же валились по своим койкам.
Идем, повторил Семен. И крепко встряхнул его.
Кто его толкал, Сенька?
Вышвырнем я тебе обещаю. Но кто сейчас сможет доказать, что Меньшенького толкнули, а не он сам лобанулся на палубу в море качает. И еще одно...
Что?
Так точно. Управление флота не верит мне, жестко ответил Ризнич. Что ж, если так, снимайте...
Второй штурман Ризнич... Старший помощник Ризнич... И тут что-то случилось. Его товарищи по училищу давно получили траулеры, а Ризнич по-прежнему ходил в старпомах. Даже на его траулер был прислан новый капитан человек лишь на год старше Ризнича по выпуску.
Капитан кивнул коротко остриженной головой:
Несколько раз мимо меня прошел сержант милиции в белой гимнастерке. На поясе у него болталась пустая кобура. Я докурил папиросу и встал: раздавливая лужи, подходил автобус. Черные мокрые шины поблескивали на солнце. И весь автобус был таким чистым и нарядным, словно радовался хорошей погоде.
Поезд подходил к станции. Замелькала почерневшая от паровозного дыма зелень, косо проплыл тупик с заросшей травою насыпью и ржавым вагоном в конце, потянулись низкие продымленные пакгаузы. Я сошел на дощатый пустынный перрон.
Феликс еще улыбался. «Неужели видел?» с тоской подумал Семен. Он встретил Меньшенького в коридоре.
Для молодых готовили комнату в доме Семена. У Майи не было родителей они погибли во время войны. Она воспитывалась где-то в детдоме. Семен был далек от того, чтобы считать себя благодетелем. Да ему бы и не позволили этого. Но в душе он испытывал гордость за свое бескорыстие. Он и женился бы и народил бы детей. Но...