Буду ли я помнить свою жизнь здесь?
Будешь, отозвался бог воинов. Иначе как же ты сможешь научить других, если сам не будешь помнить, чему ты должен их учить?
Буду ли я помнить всё, что ты рассказал мне? снова спросил Ицкоатль.
И это тоже ты запомнишь, пообещал Мештли. Иначе не сможешь выполнить поручение, данное тебе богами.
Он бы вздохнул облегчённо, но в его груди больше не было дыхания жизни.
Что станет с духом того человека, чьё тело я получу? ему было неспокойно от мысли, что он послужу невольной причиной гибели человека, который не сделал ему ничего плохого и не был его врагом. Никогда Ицкоатль не убивал безоружного.
Он будет приравнён к жертве, серьёзность в голосе бога успокоила меня. Как мать, которая умирает, производя дитя на свет, он придёт в Тонатиуичан.
Что-то будет отдано его миру его мир должен будет отдать что-то нашему миру. Он займёт твоё место в процессии воинов, сопровождающих Солнце.
Сохранится ли его память в моём сознании, или же мне придётся, как младенцу, постигать его мир? этот вопрос тревожил Ицкоатля сильнее всего.
Этого я не могу тебе сказать, Мештли покачал головой. Не потому, что не хочу, а потому что не знаю. Никогда ещё мы не совершали ничего подобного. Может быть, ты будешь знать всё, что помнил этот человек, может быть, его знания частично сохранятся в твоей памяти, а может, не останется ничего. Ты узнаешь об этом, когда войдёшь в его тело, и мы узнаем вместе с тобой. Могу лишь обещать, что всегда буду слышать тебя а ты услышишь меня, если спросишь о чём-то, и получишь ответ, если дать его будет в моих силах.
Что ж, у него оставалась надежда. Он видел пленников, которые не знали науатль и не понимали ни слова из того, что им говорили. Не хотелось бы оказаться в их положении но при необходимости человек способен научиться чему угодно. Особенно когда на кону стоит всё мироздание
Сколько времени у меня будет, мой господин? задал Ицкоатль последний вопрос.
Одна твоя жизнь, последовал ответ. В наших силах дать тебе новое тело, но не бессмертие. Ты придёшь в новый мир молодым и сильным, но дальше всё будет зависеть только от тебя.
Тогда я готов, просто сказал Ицкоатль. Что мне нужно делать?
Закрой глаза, попросил Мештли.
Он подчинился. Ощутил, как пальцы бога войны коснулись его лба и груди, в которой больше не стучало сердце.
И мир исчез.
Глава 3
Но другой вид куда больше радовал сердце дозорного, засевшего на самой верхушке рога: вид на дорогу, которая вела к единственному на всю долину броду. Здесь кони могли перейти на другой берег, не увязнув по самое брюхо в густой болотной грязи. В любом другом месте попытка переправиться была обречена на провал, а уж к самому Топозеру соваться и вовсе было чистым безумием. Его название само за себя говорило: не лезь, утопнешь.
Убедившись, что ему не показалось, и над холмами, там, где в долину сбегает дорога, действительно поднимается пыль, дозорный скатился вниз, проворно отвязал коня, мирно жующего листья небольшого деревца, прыгнул в седло и помчался в сторону леса.
Звериная тропа привела всадника на широкую прогалину в лесной чаще. Там после недавнего грабежа остановилась разбойничья шайка, к которой он принадлежал.
На конский топот из шалашей выскочили его соратники с оружием наготове, но узнали прибывшего и успокоились. Рослый, статный мужчина в поношенной, но когда-то богатой одежде остановился у входа в шалаш и ждал, пока дозорный спешится и подбежит к нему.
Андрис, обоз идёт! выпалил дозорный. С востока, по большой дороге. Пыли много, не маленький!
Раз не маленький, то и охраны должно быть много главарь огладил неровно подстриженную бородку. Справимся ли?
Его подручные молчали. Было с чего многим досталось в прошлый раз, а их лучший воин, Саркан, получил такой удар по голове, что до сих пор лежал без памяти, и по всему выходило, что не выживет.
Попробуем, решил Андрис. Засядем у дороги, если не по зубам кусок пропустим. А если не сильно охраняют, можно и забрать.
На том и порешили.
Эй, артист, спой что-нибудь! донеслось с телеги неподалёку. Глядишь, и дорога пойдёт незаметнее.
Артист, а точнее бард, вздрогнул и посмотрел на возницу.
Чего же тебе спеть, уважаемый? поинтересовался он, понимая, что коли уж попросился в обоз изволь развлекать, за место в телеге, у стояночного костра и так далее. И по мере возможностей охраняй обоз. Иначе никому ты здесь не нужен.
А что-нибудь героическое знаешь? спросил молодой возница.
Бард изумлённо посмотрел на него. Совсем ещё юноша. Руки ещё не знали ни меча ни топора, точнее знали, но как учебный и рабочий инструмент, не как оружие. Подбородок гладко выбрит по новой столичной моде Или нет. Не выбрит. Просто борода ещё не растёт. И явно хочет поскорее схватиться за меч, бежать завоёвывать славу. Ох, не спешил бы.
Героическое, говоришь? вещевой мешок полетел в телегу к собеседнику, а лютня перекочевала со
спины на грудь. Отчего же нет? Можно и героическое
Ты со своим героическим накаркаешь, тут же возразил кто-то. Говорят, неспокойно тут. Вот если артист что-нибудь весёлое набренчит другое дело.