Были в письме такие строки:
(Вспоминая вновь и вновь историю моей катастрофы, я все же прихожу к печальному выводу, что, если, не дай бог, со мною вторично случится то же самое, то я снова поступлю так, как поступил, ибо есть предел сил каждого человека. Я сопротивлялся столько, сколько у меня было сил, и сдался только после того, как этих сил не стало. Ведь мы попали в руки многоопытных палачей, которые искусно сочетали в своей работе мучения физические с моральными Я прошу тебя быть снисходительным ко мне и, если можешь, простить мне все зло, которое я причинил тебе».
Отбывший лагерный срок и ссылку, поселившийся далеко от Москвы, Храпов долго не решался послать рисунки в «Крокодил». Он понимал, что крокодильцы относятся к нему, как к человеку, погубившему Ротова. Но в 1959 году он все же прислал несколько рисунков. В редакции долго думали, стоит ли их печатать Не травмирует ли это Константина Павловича? А когда тяжелая болезнь уложила Ротона в постель, рисунки отправили Храпову. Через некоторое время Константина Павловича не стало. Храпов получил бандероль с рисунками одновременно с известием о смерти Ротова. И человек, хлебнувший кошмаров Лубянки и ГУЛАГа, много лет терзаемый угрызениями совести, удара этого не перенес и через несколько дней скончался. Судьба трагическая
* * *
Константин Павлович, как вас встретили коллеги, когда вы появились в Москве, отбыв лагерный срок? спросил я.
Откровенно говоря, не все стремились со мной встретиться. Ведь я не был реабилитирован Первым ко мне пришел Бродаты Лев Григорьевич. До моего ареста я часто бывал у него: мы проводили с ним шахматный турнир на звание «чемпиона мира» из тысячи партий Придя, он держался так, как будто не восемь
лет прошли с последней нашей встречи, а пара дней. Он пришел и сказал: «Константин Павлович, вы забыли у меня свои папиросы». Он достал из кармана начатую пачку и вручил мне. Это были папиросы, выпуск которых прекратился перед войной. Он хранил их восемь лет! Пока жив, буду это помнить
* * *
«Когда мы были молоды, рассказывал мне Ротов, мы очень много работали, но и отдыхали весело. Какие вечеринки закатывали! Животы потом болели, но не от съеденного и выпитого, а от того, что смеялись много.
Мы и дачи снимали коллективно. Мне пришлось жить в одной с Ильфом и Петровым. Интересно было наблюдать, как соавторы работают. Они тогда писали свой роман. Рано утром усаживались на террасе и приступали к делу. Иногда между соавторами возникал творческий спор, переходивший в конфликт. Тогда можно было услышать, голос одного из них. К примеру, Ильфа: «Женя, вы дурак!» После этого друзья расходились по своим комнатам и два-три дня не встречались. Потом в один прекрасный день рано утром они, не сговариваясь, являлись на террасу и дружно принимались за работу.
И на курорте собирались, продолжал Константин Павлович, целыми компаниями. Однажды в одном санатории очутилось несколько художников и литераторов, москвичи и ленинградцы. И должен был приехать еще один ленинградский литератор. Решили его разыграть.
По приезде ему полагалось явиться к врачу. Он и явился. Только врач был ненастоящий. Эго был отдыхающий, облаченный в белый халат. Знакомы они не были.
Раздевайтесь, сказал «врач».
Ленинградец разделся до пояса.
Нет, все снимайте, сказал «врач».
Ленинградец удивился, но снял и остальное.
Положите руки на бедра и сделайте семь приседаний.
Ленинградец сделал.
Теперь подскоки. Чем выше, тем лучше.
Ленинградец запрыгал. А в это время вся наша компания давилась, сдерживая смех, приникнув к неплотно закрытой двери.
Достаточно, сказал «врач», когда вновь прибывший изрядно вспотел. Теперь вам сделают промывание желудка
Как промывание?! С какой стати? Я на желудок не жалуюсь
Дело в том, что мы ввели новую экспериментальную диету, и для чистоты эксперимента желудок должен быть очищен от остатков недиетической пищи. Вот вам направление. Идите в седьмую комнату.
Ребята, клизму-то мне за что? кинулся к нам ленинградец.
Не расстраивайся, сказал ему один из нас, иди в седьмую комнату. Отдай сестре направление. Подморгни ей и скажи: «Сделайте мне, как Ротову». И все будет в порядке.
Седьмая комната была кабинетом сестры-хозяйки. К ней-то и явился ленинградский литератор. Он положил на стол бумажку, подморгнул заговорщицки и сказал:
Сделайте мне, как Ротову
Сестра-хозяйка выпучила глаза, покраснела и затряслась от возмущения. Некоторое время она не могла вымолвить ни слова. Только тяжело дышала. И вдруг пронзительно завопила:
Что?! Что я сделала вашему Ротову?!! Чего вам от меня надо?! Во-о-он!!!
Литератор вылетел из кабинета как ошпаренный, но, успокоившись, оценил шутку и смеялся вместе с нами», закончил Константин Павлович свой рассказ.
А в редакции объектом для дружеских розыгрышей служил Леон Георгиевич Генч. Тонкий психолог в своих рисунках, в жизни он был необыкновенно наивен и доверчив. Разыгрывать его было нетрудно. Вот еще одна ротовская «байка»:
«Однажды приходит Генч в редакцию и видит на стене вывешен приказ: «За грубое отношение к молодым авторам Ротова К. П. от работы главного художника отстранить. Главным художником журнала назначить Генча Л. Г.».