Город из отвергающих
Изо всех, кто в любви отвергал,
Кто поил из отравленной чаши,
Я построил столицу и ждал,
Где твои, где мои и где наши.
Вот объявится с часу на час
Желтый месяц над городом ада.
Будто он утопающих спас
И спасает в искре звездопада.
Я в квартиры людей заселил,
И райончик показан спокойным,
Потому что я многих любил
Несмотря на терзанья и войны.
Покоряю безлюдный проспект
И кварталы весенней печали.
Может, фикция, может, эффект,
Но меня ни черта не встречали.
Я напрасно построил дома
И вернулся к прожитым истокам.
Этот город сплошная тюрьма,
Даже чувства разнятся по срокам.
Ждал полночи
Я ждал полночи снегопад,
Похожий чем-то с магаданским,
Но был воистину не рад
Слезам соленым океанским.
Я пожелал зажечь звезду
На белом небе над квартирой.
Подумал: ангела найду
И поражу никчемной лирой.
Я будто умер в эту ночь,
Но выпадал в зачатках снега,
Оберегал тебя, как дочь,
Как ценность нашу оберега.
Я обнимал усталость ног,
Стелясь ковром по тротуару,
До плеч дотрагиваться смог,
Что привело судьбу к пожару.
Снег было малость поредел,
Но это важная ремарка.
Ведь, как снежинка, охладел
На плитке заспанного парка.
Я растворился наконец
В твоем пальто, на нежной коже.
Услышь биение сердец,
Как, помнишь, вечером в прихожей
Воспоминание
И громко хлопнув по уходу,
Ты мне сказала, что «не верь
В меня и в пагубную моду».
Тебя послушавшись, не стал
Я верить многому и многим,
За барной стойкой утопал
Матросом раненым, безногим.
Когда же чертов этот диск
Всходил над городом обмана,
Как уркаган я шел на риск,
Украв твой образ из тумана
И с каждой строчкой бастовал,
Черкая каждые полслова,
Но сам себя не узнавал,
Не понимал значений слова.
Я был в плену у карих глаз,
И слезы горькие пролиты.
Но без тебя и нету нас:
Мы разошлись и стали квиты.
Наедине с собой
И со стаканом тоже из стекла,
Я любовался черными цветами,
Но под ногами жгучая зола.
Я обходился пеплом и печалью,
Заметно мутным пламенем зрачков,
Где никогда с любовью не встречали,
Как пестуют отрадных дурачков.
И музыка навязчиво играла,
Во тьме ей позволительно играть.
Ты знала жизнь и все прекрасно знала,
И каково не тлевших обжигать.
Теперь я с одиночеством на равных,
Глаза у страха выяснил малы.
Я резкое нашел в движеньях плавных,
Квадраты непонятливо круглы.
Ты просто мир уходом разломала,
Разрушила привычную тоску,
Но началось все грубо и сначала,
Как будто ствол приставило к виску.
Кровь застывает по венам
И сгущается, чтобы не течь.
Восприимчивость их к переменам
Позволяет свободу сберечь.
Она кроется в пристально малом:
В белой простыни слезных разлук,
Коих сжег ты однажды навалом,
Позабывший о бархате рук.
Она скрыта в саду по-над домом,
На местах обольстительных встреч
В малом городе больно знакомом.
Он решился тебя уберечь.
Ровно дышит ноздрями заводов
И готовится небом обнять
Вечных юношей, нас, идиотов,
Чтоб не взяли ножа рукоять,
Чтобы кровь не застыла по венам,
Не сгущалась, продолжила течь.
Я готов прошагать к переменам,
За любовь в этом городе лечь
Ангел рукотворный
Тебя ночами смастерил,
Когда ходил в шалман тлетворный,
Где бессердечно водку пил.
И я выкуривал помногу
Друг с другом схожих сигарет,
Но серый дым шел на подмогу,
Туманя жизнь ушедших лет.
В мои то годы шебутные,
В пока живые двадцать два
Я все придумал, и блатные
Стихи выписывал едва.
Любил, как помнится, немногих
И просто так не флиртовал.
Пусть флирт игра для одиноких.
Я не по правилам играл.
И в гуще низменных событий,
Казалось, можно утонуть,
Покинуть все, из жизни выйти,
Иль просто пива отхлебнуть.
Я признаюсь, что обожаю
Твое же имя на руке.
Я словно выбежал к трамваю,
Но оказался вдруг в тайге,
Где вместо крон прямые крыши,
Где вместо елей тополя.
Я атеист, но хоть бы свыше
Мне кто-то б крикнул «Все не зря».
И слов, пожалуйста, не надо,
Я буквы все бы исключил,
Оставив две, как капли яда,
Тех, что однажды полюбил.
Сил больше нет
Сил больше нет. Я на мели.
Земля уходит из-под ног.
Из чувств дурманом конопли
Моя башка рождает смог.
Я будто странник, пилигрим,
Душой богат, но телом нищ,
И был бы рад предстать другим
В низинах теплых пепелищ.
Я был бы рад тебя обнять
И встать с разодранных колен,
Поцеловав в уста опять,
Затмив любовью жизни тлен.
И, ставший попросту ничем,
Скитаюсь: дом учеба дом,
А после думаю, зачем
Врываться в душу напролом.
Ты вспомни, милая моя,
Меня, как выгнанного прочь
В глухую данность бытия.
Закат. Фонарь. Окошко. Ночь.