Пошли, что ли?
Он посмотрел на меня насмешливо, хотел что-то сказать, но сдержался, промолчал. Поправив очки, встал и пошел за мной. Мы пересекли зал и были уже у выхода, когда сзади раздался громкий голос:
Товарищи, одну минутку, вы неправильно заплатили!
К нам спешила официантка. Головы сидящих за столиками повернулись в нашу сторону. Мне показалось, что все смотрят с презрением: «Эх вы, кого обманываете!» Я готов был провалиться со стыда, хотя совершенно не понимал, в чем дело. Может, я ошибся и вместо ста рублей положил купюру в пятьдесят?
Девушка подошла, протянула деньги:
Вы забыли тридцать один рубль сорок копеек, возьмите!
И тут я сделал еще одну глупость. Досадливо махнул рукой, повернулся и через плечо сказал:
Все правильно, сдачи не надо, это вам.
Не надо мне, голос официантки задрожал от обиды, было похоже, что она сейчас расплачется, возьмите вы их, ради бога!
Сцена была нелепее не придумаешь. Я сделал широкий, купеческий жест, а его не приняли. Более того, обиделись.
Выручил Сашка, до этого молча ухмылявшийся.
Давайте мне, ежели москвичи такие богатые. Наш брат, провинциальный журналист, не гордый. Спасибо, родной, обратился он ко мне, выручил, спас от голодной смерти, на эту тридцатку я еще два дня проживу
Всю дорогу до гостиницы он упражнялся в остроумии. А мне не давал покоя вопрос: является ли эта обидчивая официантка исключением, или все здесь такие?
На следующее утро я встал пораньше и пошел в наш гостиничный буфет к его открытию, пока там мало народу. Решил выяснить волновавший меня вопрос у буфетчицы Нины: она-то должна знать.
Нина растолковала суть вещей в нескольких словах. В Воркуте действительно не берут чаевых. Работники так называемой сферы обслуживания получают здесь повышенные оклады по сравнению даже с Москвой и Ленинградом плюс «северные», то есть надбавку за выслугу лет. Кроме того, большинство работающих женщин замужем, а мужья работают или шахтерами, или строителями, зарабатывают очень прилично. Зачем же официантке терять свое достоинство за чаевые? Правда, не все в Воркуте такие гордые и сознательные, разный народ приезжает сюда. Есть и хапуги, крохоборы, любители подколымить. Вот против них-то и повели непримиримую борьбу народные контролеры, комсомольцы. Раз заметят предупредят, второй еще предупреждение, а в третий, даже за десять пятнадцать копеек, с работы снимают. А женщины в Воркуте работой ой как дорожат: в шахту теперь не пускают, никаких предприятий легкой промышленности нет. Значит, если с работы сняли, то путь в торговую сеть, в столовые да рестораны заказан. Потому и вывелись в Воркуте любители чаевых и само слово уже забывается
Разумеется, я ни словом не обмолвился Сашке об этом разговоре, а он долго еще в письмах напоминал мне о злополучных тридцати рублях и ехидно справлялся, не соглашусь ли я взять его к себе в секретари. Дескать, зарплаты ему не нужно, он готов довольствоваться теми чаевыми, которые я оставляю в ресторанах
И вот опять неисповедимые пути журналистские свели нас в том же городе.
Я позвонил по указанному номеру. Ответили: был, уехал на восьмую шахту. Позвонил туда: только что отбыл в поселок
даже у опытных горняков) охватывает волнение, когда переступаешь порог шахтной клети. Не боязнь, нет! А чувство восхищенного удивления перед могуществом человека, все дальше пробивающегося к центру земли.
Провожатый долго вел меня по штрекам, где змеились рельсы и шланги, где кисловато пахло взрывчаткой, а по бревнам струилась вода. Мой проводник оказался словоохотливым. Однако, как всякий инженер, он не любил общих слов, не несущих определенной технической информации. Он мыслил цифрами, как поэт образами. От него я узнал, например, что длина подземных штреков воркутинских шахт равна расстоянию от Воркуты до Ялты. Что добытым за время существования Печорского бассейна каменным углем можно заполнить железнодорожный состав, который почти полтора раза опояшет по экватору земной шар. Что воркутяне ежедневно покупают товаров на триста четыреста тысяч рублей. Что за семилетку построено столько же жилья, сколько его было построено за 19341959 годы, то есть за четверть века.
Это была приятная статистика, жаль, что я не сумел запомнить всего, что говорил инженер. А записывать на ходу, да еще в шахте, не очень-то сподручно
Мы шли, где пригнувшись, а где и на четвереньках, по забою, широкому, но увы! низкому. Не распрямиться. Впереди рокотал комбайн, вгрызаясь в почти вертикальный угольный пласт. Грохот падающих кусков угля, лязганье транспортера, стук электровоза, притащившего вереницу вагонеток, тут уж интервью не возьмешь, не поговоришь. Поэтому мы с инженером сидели на корточках в стороне и смотрели на шахтеров.
Работающий человек всегда красив, особенно если он работает с душой, если дело ему нравится. А ребятам в лаве их работа нравилась. Об этом можно было судить по быстрым, но не торопливым движениям шахтеров, по тому, как они что-то кричали иногда друг другу, сопровождая свои слова улыбками, казавшимися ослепительными на их черных от угольной пыли лицах. Когда человек в таком дьявольском грохоте может еще шутить и улыбаться, по-моему, работа ему по душе.